Сладкая отрава
Шрифт:
– Пит!
Снова мое имя срывается с ее губ, но на этот раз я безошибочно угадываю протест. Возбужденное сознание лихорадочно ищет причину, а Китнисс добавляет:
– Не обижай его!
В голосе слабые нотки металла. Не могу разобраться просьба это или приказ, но даже больше – я не сразу понимаю, о чем речь.
Внезапно до меня доходит – ребенок. Под моими ладонями, в ее животе, маленькое сердце, которое защищает Китнисс. Я бы и рад восхититься ее преданностью малышу, да только память ехидно напоминает о Сойке в чужих руках.
Мне становится мерзко от мысли о том, как легко я забылся, поддавшись вожделению. Только счастливый случай уберег меня от величайшей глупости – повинуясь низменным страстям, запачкаться слиянием с этой лживой девицей. Резко отталкиваю ее от себя, и Китнисс охает от неожиданности, ударяясь о стену.
Окидываю взглядом обнаженное тело Сойки. Она красива, тут уж не поспоришь, и тугой узел желания внизу моего живота – лишнее тому подтверждение. И все-таки я не овладею ей – мне не нужны использованные игрушки Хоторна.
– У тебя пара часов привести себя в порядок, – резко говорю я, делая шаг из-под душа. – Потом будем играть по старой схеме: ролик о несчастных влюбленных, который должен растрогать жителей Дистриктов.
Китнисс смотрит на меня широко распахнутыми глазами, снова прикрывшись рукой. Ее губы шевелятся, подбирая слова, но я не даю ей шанса возразить.
– Не забывай, от твоих поступков зависит жизнь Гейла.
Отхожу дальше и уже от самой двери, развернувшись, произношу ее имя:
– Китнисс?
Сойка поднимает на меня глаза, пронзая обиженным взглядом серых глаз.
– И ваш ребенок… Не вынуждай меня брать грех на душу.
Я слышу слабый рык, сорвавшийся с ее губ, как будто Китнисс готова перегрызть мне горло, как львица, защищающая своего детеныша.
– Ненавижу тебя! – выкрикивает она, а я лишь улыбаюсь.
– Если ты не заметила, мне все равно.
Кларисса ждет в коридоре, как мы и договаривались, так что, когда я выхожу – насквозь мокрый и, судя по оттянутым штанам, возбужденный – она удивленно вскрикивает, отчего ее розовые кудри приходят в движение.
– Что случилось? – спрашивает моя помощница, а я лишь молча беру из ее рук полотенце, которое раньше предназначалось для Китнисс. – Пит? – настойчиво повторяет Кларисса.
Сам не знаю почему, но меня злит, что кто-то лезет в это. Я сам еще не осознал всего: мою жалость по отношению к Китнисс, а потом страсть… Можно одновременно ненавидеть человека и хотеть обладать им?
– Не сейчас, – отмахиваюсь я, вытирая волосы. – Лучше проследи, чтобы Сойка закончила умывание. Тебе надо привести ее в нормальный вид. Когда все будет готово – дай знать!
Кидаю влажное полотенце в руки Клариссы, и она рассеяно ловит его, не глядя. Наоборот, ее взгляд устремлен куда-то вниз. Она рассматривает мой живот?
– Ты переспал с
Я теряюсь. Стою, часто моргая, и жду, сам не знаю чего.
– Извини, это не мое дело, – спохватывается вдруг Кларисса, очевидно, по-своему истолковав мое молчание.
Она поднимает на меня глаза и выглядит смущенной.
– Совершенно не твое дело! – грубо отвечаю я, и девушка вспыхивает. – Но ответ на твой вопрос - “нет”, – уже мягче добавляю я.
Мы продолжаем стоять друг напротив друга и неловко молчим. С меня по-прежнему стекает вода, образуя лужу на полу. Жар в крови постепенно стихает, а на смену ему приходит стойкое презрение к себе. Как легко я потерял контроль, поддался соблазну. А ведь Сойка подбадривала меня, хотя могла бы оттолкнуть. Черт! Я ведь точно знаю “какая” она.
Не милая. Не нежная. Не верная.
Хитрая. Лживая. Использованная Хоторном.
Морщусь от омерзения. Где были мои мозги?
Вернувшись в спальню, переодеваюсь и долго лежу на кровати, подложив руки под голову. Пытаюсь осмыслить события последних дней, связанные с Сойкой, и собственную реакцию на них.
Я ее ненавижу. Это факт.
Мне было жаль ее, когда пришлось выжечь на ней клеймо. Тоже факт.
Я пришел в бешенство от одной мысли о том, что “моей” Сойки может касаться другой мужчина… Еще один упрямый факт, но с ним загвоздка. Почему “моя”? Зачем она мне? Что мне проку с Китнисс Эвердин, если я не выношу ее? Хотя… Страсть, охватившая меня в душевой…
Качаю головой и тяжело вздыхаю. Что бы ни было – стоит держаться подальше от темноволосой девушки, которая даже сейчас, когда во мне не осталось любви к ней, находит способ внести сомнения в мою жизнь.
Часа через два я, наконец, оказываюсь на съемочной площадке. Это прежняя идеально белая комната, добавилась только одна деталь – вокруг кресла Президента расставлены вазы с белоснежными розами. Я теряю им счет, но запах цветов такой насыщенный, что у меня кружится голова. Мое место, вернее теперь наше с Китнисс, чуть левее “трона”, на котором будет восседать Сноу.
Несколько ассистентов помогают мне переодеться, чтобы соответствовать окружающему пространству. Я снова во всем белом, таком ослепительно чистом, что режет глаза. Помощник как раз заканчивает с моим галстуком, когда совсем рядом за моей спиной раздаются неспешные шаги. Поворачиваю голову – Президент.
– Добрый день, Пит, – приветствует он меня. – Я полагаю, вопрос с согласием на съемку мисс Эвердин улажен?
Я киваю, ощущая неясное беспокойство внутри.
– У всех есть слабые места, – как можно ровнее отвечаю я. – И мне известно, “где” брешь в обороне у Китнисс.
Президент соглашается, но не спускает с меня своих внимательных глаз.
– Душ не был слишком холодным? – растягивая слова, наконец, спрашивает Сноу.
Сердце стремительно набирает бег. “Что” известно президенту и как он это трактует?