Сладкая приманка (сборник)
Шрифт:
Игорь повесил трубку и сообщил нам:
— Катков жив. Письмо взорвалось, когда он начал вскрывать конверт. Ему изуродовало лицо и руки. Секретарь кафедры, нашедшая письмо около его кабинета, говорит, что там был указан обратный адрес, но фамилии отправителя не было. Да, еще — под маркой была проведена фломастером жирная красная черта…
— Адрес какой? — спросил Грэг напряженно.
— Вот об этом он мне в первую очередь сообщил, — ухмыльнулся Игорек. — Адрес там интересный: Тарасов, улица Гончаровская, дом сто пятнадцать. И опять эти буквы — СБО.
— Это же адрес нашего управления, — недоуменно произнес Кавээн. — Это у него юмор, что ли, такой?
Никто Кавээну не ответил.
— Хватит болтать! — неожиданно взорвался вдруг Абрамыч,
Он схватился за письмо и вновь принялся его читать для всех вслух:
— «…ему их оторву». Так. А, вот отсюда. «Эти тупые свиньи накачали свои мозги всякими законами и правилами и теперь пытаются заставить природу жить по их правилам. Они пытаются людей заставить жить по их законам. Этого не будет. Человек свободен! Никакое общество не наденет на меня смирительную рубашку своих законов! А уж общество, которое строят эти свиньи и бездари, считающие себя учеными и профессорами, я вообще презираю. Я плюю на него, на его сраные законы. Не нужно лезть в мою жизнь своими компьютерами, своими щупальцами прогресса и цивилизации. Я обрублю эти щупальца, и лишенное необходимых конечностей тело современной античеловеческой науки превратится в труп. Я сделаю это! Я уже делаю это! Свобода, и никаких ограничений со стороны общества! Это моя великая цель, и я добьюсь этой цели! И никакой паршивый психолог из МЧС не сможет мне помешать!»
Грэг перевернул страничку и посмотрел с другой стороны листа.
— Все, — сказал он. — Ни даты, ни подписи. Что ж. Нам придется это письмецо обсудить.
— Григорий Абрамович! — взмолилась я. — Разрешите мне одной его проанализировать! Мне нужно буквально часа два, не больше. Я смогу из него кое-что выжать. По крайней мере, это будет гораздо более определенный психологический портрет. Намного точнее, чем те психологические ориентировки, что передали нам из ФСБ, — «скорее всего, это мужчина, действует он в одиночку, крайний индивидуалист, интеллигент или служащий». Хороший портретик! В Тарасове таких «скорее всего мужчин» тысяч четыреста найти можно!
Мне показалось, Григорий Абрамович рад был избавиться от обсуждения присланного мне письма. Слишком уж поспешно махнул он рукой, соглашаясь на мою просьбу.
Я не стала напряженно раздумывать над письмом, решив, что выводы постепенно сами сложатся у меня в голове. О том, что работа эта в моем мозгу происходит, я знала, так как время от времени у меня в памяти ни с того ни с сего всплывали отдельные фразы из письма и постепенно опять уходили, вытеснялись чем-то другим.
Чтобы отвлечь себя от напряженных раздумий об этом мерзавце, я начала думать о другой проблеме, которая все еще висела на мне и с которой я по-прежнему не знала, что делать. Я вспомнила о Ларисе. Время от времени я звонила Сергею и узнавала, как там дела, не начались ли роды? К моему и его удивлению, Лариса словно и не собиралась рожать. Но проблема была в том, что дальше тянуть было просто некуда. Срок она переходила, и уже намного. Единственная надежда была на то, что она с самого начала немного приврала и сейчас реальный срок был несколько меньше.
Лариса с каждым днем все глубже впадала в детство. Это было наиболее комфортное и безопасное для нее состояние. Не нужно принимать никаких решений, ни о чем думать, ни о чем заботиться. За тебя все решают взрослые, «большие». А ты «маленькая», от тебя ничего не зависит. В принципе такое состояние часто наблюдается у взрослых людей в той или иной форме.
И в этом нет ничего слишком уж опасного ни для их здоровья, ни для их психики. Проблема была только в том, что этот «пятилетний» ребеночек по имени Лариса обладал огромным животом, в котором, в свою очередь, жил еще один ребеночек, как минимум — девятимесячный. Я не представляла себе, как она будет рожать! На мой взгляд, это было слишком опасно, не знаю, насколько для ребенка, а для самой Ларисы — очень опасно. Ее психика могла не выдержать и под действием родовых болей зафиксироваться в этом ее сегодняшнем состоянии навсегда.
Я
А может быть, зря я беспокоюсь? В конце концов, с ней сидит Сергей, который в экстренном случае примет решение. Я вспомнила, какое решение он принял после взрыва роддома, и у меня мурашки по коже поползли.
«Ну, там-то нет никакой ситуации выбора, — успокаивала я сама себя. — Штатная ситуация: мать — младенец. Даже при самых неожиданных родах один врач всегда может управиться. А уж эти роды неожиданными никак назвать нельзя…»
Я словно очнулась. Оказывается, прошло уже больше полутора часов, как я сижу в скверике, недалеко от управления, и сосредоточенно размышляю о Ларисе, не в силах принять решения.
Выкурив последнюю сигарету, я отправилась обратно в управление, но ни Григория Абрамовича, ни Кавээна там не застала, на телефоне сидел скучающий и приунывший Игорек. Он рассказал, что, едва я ушла, раздался звонок из редакции газеты «Тарасовские вести».
Звонил редактор и взволнованным голосом сообщил, что на двери его кабинета наклеена листовка с требованием опубликовать в его газете огромный, на всю полосу, политический материал под названием «Индустриальное общество и порабощение человека». Под дверью лежала тонкая пачка отпечатанных на машинке листочков. Если редактор не сделает того, что от него требуют, — говорилось в листовке, — редакция будет взорвана. Редактор перепугался, позвонил куда только можно было, в том числе и нам. Грэг взял с собой спецгруппу по разминированию и помчался с Кавээном туда.
Я поделилась с Игорьком своими выводами, которые сложились у меня в голове за эти два часа относительно того, с каким человеком мы имеем дело. Теперь я была почти убеждена, что этот человек психически нездоров.
У него свойственная людям с нарушенной психикой повышенная эмоциональная чувствительность и способность к установлению резонанса с другим человеком. Он умен и хитер. Он очень хорошо понял не только мою цель, но и мой метод. Именно это он и продемонстрировал нам в начале своего письма.
В заключительной части — его идеологическая программа, он считает науку и научно-технический прогресс главными виновниками всех проблем, которые переживает сейчас наша цивилизация. Судя по всему, в своих рассуждениях о науке и обществе он не ограничивается одной Россией, а распространяет свои выводы на все земное сообщество. Поэтому, если его сейчас не остановить, он, скорее всего, в скором времени расширит сферу своих действий и примется взрывать зарубежных профессоров и академиков. Он очень агрессивен. Не терпит возражений, препятствий и противодействия своим намерениям. Сопротивление приводит его в бешенство. Я считаю, что его требование опубликовать какую-то галиматью по поводу индустриального общества нужно выполнить. Иначе взрыв в редакции гарантирован. Может он взорвать не редакцию, а главного редактора. И никакая ФСБ его не укараулит. В конце концов, большого вреда не будет от того, что это его сочинение появится перед читателями «Тарасовских вестей» — мало ли всякого бреда в них появляется!
На мой взгляд, на продолжение моего с ним контакта через телевидение надежда слабая. Но попробовать еще раз, наверное, придется. У нас нет пока ни одной зацепки, которую можно было бы разрабатывать.
— У тебя есть что-нибудь по окружению профессора Мартыненко? — спросила я Игоря.
Он только рукой махнул. У Мартыненко за свою жизнь училось столько народа, что всех их не проверишь. А из сослуживцев никто никаких фактов, за которые можно было бы зацепиться, не сообщил.
Вернулись Грэг с Кавээном, привезли текст статьи, которую террорист требовал опубликовать. Ничего нового. Те же мотивы, что и во второй части письма, только более широко развернуты и даже, пожалуй, неплохо аргументированы. Террорист окажется явно не одинок в своем возмущении современным обществом. Если бы не варварские методы, с которыми он восстал против порядков этого общества, у него, пожалуй, нашлось бы немало соратников.