Сладкая Тьма, Кобяков Виталий Витальевич

Сладкая Тьма

на обложку

Кобяков Виталий Витальевич

Шрифт:

– Всегда может быть хуже.

– Я смотрю, ты философом стала.

– Просто мудрости накопила.

– Ты всё еще та же девушка с огоньком в голосе.

–

Только теперь с мужем и двумя детьми.

– У всех свои недостатки.

– Особенно у тебя, как оказалось.

– Хорошие люди бывают лишь в фильмах.

– И в книжках тогда уж...

– И то не во всех... Ты всё запомнила?

– В малейших деталях. Я же была журналисткой.

– Извини, что сломал тебе карьеру.

– Сейчас у меня есть всё, о чём я могла мечтать.

– Тогда почему ты согласилась помочь?

– Знаешь, люди иногда так делают. Помогают друг другу.

– Правда? Никогда о таком не слышал.

– Ха! А ты ради чего рисковал все эти годы своей жизнью?

– Ради себя.

– Неужели, Ян?

– Да. Ян Гольдман сражается только за Яна Гольдмана.

– Во славу Яна Гольдмана?

– И под знамёнами Яна Гольдмана...

Рыжеволосая журналистка Эмили. Я начинаю переживать за нее. Две недели уже прошло после ухода Боба с Коршуном. И после смерти Евы.

Впрочем, с Эмили всё будет хорошо. Томпсон никогда не станет мстить журналисту, даже если пострадает его должность. Моего наставника, по большому счету, привлекает возможность менять мир на свое усмотрение, а остальное - вторично. И он менял мир, вернее, пытался это сделать, старался объединить человечество и защитить его. Но ничего не вышло. Изменить всё к лучшему невозможно.

Если группа добралась до цели, а в этом я не сомневаюсь, то меня уже разобрали по косточкам и завели пару уголовных дел. Я поведал Эмили и про убийство в баре, и свою настоящую историю выживания, и о пытках Проклятых. Мы виделись после моего отстранения, перед тем, как я отправился в Московскую Бездну. Знакомые из спецслужб организовали встречу. Сидели в пустом кафе на набережной в Южной Америке, спиной друг к другу, смотрели на океан и тихонько переговаривались.

Изначально эти сведения должны были всплыть лишь после моей смерти. Пришлось скорректировать планы, чтобы обезопасить себя и группу. Теперь из убийства изгоя никто не сможет вынести значимой пользы, и, следовательно, охота прекратится...

Мы с Михо остались вдвоем. Почему он не уходит? Ждет, пока придет группа агентов и сопроводит его до уютненьких Штатов? Или окончательно помешался на изучении Люцифера? Исследования, однако, не совсем у него получаются в последние дни. Он всё мается с системой передачи энергии, рассматривая в микроскоп, как Войты растаскивают кусочки сыра. Но ничего нового так и не узнал. Может, и не сильно пытался. Ученому самому нелегко далось это время.

Я вообще предпочитаю проводить часы напролет, запираясь в комнате и рисуя. Не могу рисовать ничего, кроме лица Евы. Раз за разом я изображаю ее облик, долго смотрю на нее, затем комкаю листок бумаги и рисую заново. Горю желанием наглотаться лекарств и забыться. Только это не выход. Выхода для меня теперь нет вовсе...

Два дня назад поймал Златова. Проклятого, разумеется. Этот мальчик-мажор не смог бы выжить в той ситуации, в которой я его оставил. Ходил вокруг моего дома, засранец такой. Ненависть ко мне не угасла в его мелочной душонке даже после смерти.

Я сделал с ним именно то, что обещал: временно убил, обрубил руки, нос, уши, язык, вырезал глаза, выбил зубы, выкинул части его тела за границу Бездны. Люцифер только вначале тупил и не мог восстанавливать отрубленные конечности, позже Он научился. Поэтому Проклятые шестилетней давности сильно отличаются от тех, кто обратился недавно. Скорее всего, Люцифер и глаза скоро сумеет регенерировать.