Сладкая Тьма, Кобяков Виталий Витальевич

Сладкая Тьма

на обложку

Кобяков Виталий Витальевич

Шрифт:

– Ты считаешь свою работу ерундой?

– Сейчас - да. Выносить картины из музеев - ерунда. Выносить мозги Проклятым, ослабляя армию Люцифера, кажется мне куда более разумным.

– Когда-то ты утверждал, что это бесполезно.

–

Да, сколько бы Проклятых мы не убивали, у Люцифера спрятаны еще миллионные резервы. Но тогда я был уверен в правильности моих действий.

– А сейчас чего бы ты сам хотел?

– Домой.

– Вернуться во времена, когда Люцифера не было?

– Меня устроит просто вернуться домой.

– Чтобы вернуться домой, необходимо победить Люцифера. А для этого нужно выполнять свою работу. Все мы являемся маленькими деталями в огромном механизме, порой кажется, что твои действия ни на что не влияют, но это не так. Этот мир создают абсолютно все люди.

– Ага, а Проклятые - винтики в механизме Люцифера. Или нацисты были частичкой системы Гитлера. И вообще, разве я сказал, что желаю избавиться от Люцифера? Я просто хочу домой.

– В Московскую Бездну?

– Да. Почему бы и нет? Мог бы найти себе там подходящее жилье, так как моя квартира и дом моих родителей сгорели, я, вроде, уже говорил Вам об этом.

– Про пожар говорил. А про твое желание жить среди Проклятых я услышала впервые. Признаюсь, твои идеи не перестают меня поражать.

– Это всего-навсего глупые мечты. Никуда я от Вас не уйду.

– Приятно слышать, Ян.

– Вы спрашивали, опускаются ли у меня руки? Нет. Еще нет. Я готов сражаться. Мой единорог побит, устал, но раз за разом пытается дотянуться до радуги...

Мисс Блэквуд, я скучаю по нашим беседам. В большинстве случаев мы говорили ни о чём, но иногда я многое выносил для себя, получал пищу для мозгов. А ведь "Блэквуд" - не настоящая фамилия моего бывшего психиатра. Незадолго до отстранения, Томпсон поведал мне историю, что ей нужна была защита, вроде программы защиты свидетелей, только в обход всех проволочек и законов.

Но я сразу догадался о чём-то подобном. Я не настолько ленив, чтобы не заглянуть в интернет и не поискать информацию о человеке, которого приставили за мной наблюдать. Ничего там нет о Мисс Блэквуд. А на дальнейшее расследование у меня не нашлось времени.

Директор рассказал мне об этом, так как опасность для нее прошла, психиатр могла вернуться к своей нормальной жизни. Только Мисс Блэквуд не спешила становиться прежней собой. Неужели из-за меня? Мы редко виделись на тот момент, один-два раза в месяц, перебрасывались короткими письмами. Я же по-прежнему мотался по всему миру и редко бывал в Бостоне. Надеюсь, у нее всё хорошо...

Почему я вспомнил именно этот глуповатый диалог? Из-за единорога. Мой единорог официально умер вместе с Евой. Все надежды залиты кровью, все стремления горят в огне, и во тьме одиноко лежит мертвый единорог, со вспоротым животом, пробитой головой и сломанным рогом...

– Можно?
– раздался стук в дверь.

– Заходи, - я неторопливо встал из-за стола, подошел к двери и повернул ключ.

– Чем занимаешься?
– интересовался Михо.

– Рисую, - указал я на листок бумаги на столе.

Между прочим, разговаривали мы сейчас на-русском. Как и те две недели, которые вдвоем провели под одной крышей. Не знаю, то ли Михо решил, что мне так будет удобнее, то ли ему самому так комфортнее, но выбрал он для взаимодействия именно русский.

Ученый думал на нем, это понятно по акценту. Английский для него являлся второстепенным, несмотря на то, что ничуть не уступает моему или даже знанию языка тех, для кого он является родным. Насколько я понял, его семья, точнее одна мама, перебралась с ним в США, когда будущему дарованию биологии не было и четырнадцати лет. Слишком сложный возраст для такого потрясения и кардинальных перемен.