Сладкие грёзы
Шрифт:
В ее больших глазах читается страх, но смелости больше, чем у половины взрослых.
– Спасибо, – выдыхаю, хватая лямки мокрыми пальцами. Благо он почти пустой и легкий, но подходит идеально.
Я слышу, как звонят в скорую, запрокидывая немного Машкину голову и выдвигая ей нижнюю челюсть.
Щелкает в мозгу мысль: я не успею. Не смогу догнать ее, Маша где-то далеко впереди. Зову, кричу, но она меня не слышит и даже не оборачивается.
Один вдох через пять толчков.
Не умирай. Не у меня на руках. Нашла время и место. Сама же меня звала придурком, который
Дура, идиотка, кретинка.
Кто делает выбор в пользу смерти? Ненавижу тебя, эгоистка Маша. Мне потом с этим жить, а у меня в душе и так целое кладбище.
С моих волос капли падают на бледную кожу, разбиваясь на мелкие частички. В ту секунду, когда Маша делает вдох, я будто отмираю. Звуки возвращаются, рядом уже не я один в темноте, а с десяток-другой тех, кто помогает. Трясут ее, не дают вновь заснуть. Укрывают одеждой, и мне на плечо тоже падает плед. Незнакомая женщина укутывает меня, а позади нее стоит та самая девочка с розовым рюкзаком.
– Сейчас приедут врачи. Не волнуйся, – шепчет она в ухо, поглаживая мои волосы.
Меня знобит, трясет так, что зубы стучат друг об друга. Ледяными пальцами сжимаю мягкую ткань и сквозь мутную влагу на глазах наблюдаю за бегущей бригадой скорой помощи. Я с трудом поднимаюсь на ноги, и плед падает к ногам. В панике никто не замечает моего ухода, все заняты пострадавшей. Мне же нужно уйти, сбежать подальше, потому что с осознанием произошедшего возвращается паника и накатывает старая добрая истерика, от которой меня бросает из края в край. Ноги сами переходят на бег в сторону выхода из парка, спеша быстрее покинуть чертово место.
Проносятся мимо деревья и люди, затем звуки улицы сваливаются на голову. В ушах долбит, звенит, а от взглядов в свою сторону просто бегу к дому Тима. Изнутри что-то поднимается на волю: черное и опасное, чем можно насмерть захлебнуться. Грязная липкая жижа из воспоминаний, затаенной боли, обид – именно с ней я пробегаю на красный, игнорируя звуки клаксонов и возмущенные вопли водителей. А затем пересекаю улицу, добравшись до точки исхода.
Кто-то внутри меня жмет кнопку «Пуск». Я вижу Тимура Волкова прямо на лавочке во дворе его дома подле какой-то длинноногой девицы, чью руку он сжимает с щенячьим восторгом.
– Ой! – вздыхает блондинка, дернувшись, стоит мне подойти ближе. Волков оборачивается, делая круглые глаза и ошарашенно осматривает меня, выдыхая:
– Ник? Ты откуда? Я забыл про собрание? На улице был дождь?
Сто десять вопросов за минуту, пока сам он подрывается и хватает меня за плечо. Он вздрагивает, ощутив мою дрожь, и невольно сглатывает, снова повторяя вопрос:
– Никит? Все нормально? Ты прости, я на твой звонок не ответил, занят был. Еще Машка названивала опять с какой-то фигней. Послал ее, бесит просто… – нервно проводит по волосам, а рядом его белобрысая клуша выдает:
– Тимочка, кто это?
– Где ты был? – вылетают слова на одном дыхании. Тимур замирает, хлопая глазами, и ежится от моего пронзительного взгляда. Я знаю, что ты там читаешь,
Счастлив? Доволен? Хочу стереть твое виноватое выражение с лица одним ударом, тварь. Ведь это ты должен был ее спасать. И быть с ней рядом, как обещал и клялся на собрании, становясь куратором.
– Ну, я…
– Где. Ты. Был? – цежу сквозь зубы, наступая на испуганного приятеля, пока он отходит и поднимает руки, отводя взор. Его девчонка взвизгивает снова, грозя вызвать полицию.
– Оленька, тише! Ник, слушай, я правда потерял счет времени, – бормочет Волков, упираясь в эту самую лавочку, где еще пару минут назад безмятежно ворковал с возлюбленной.
– Знаешь, что такое куратор, Тима? – шиплю так тихо, чеканя каждое слово и заставляя его содрогаться. – Это значит «ответственность». Знаешь такое слово?
– Не понимаю, о чем ты…
Мой кулак врезается в его челюсть. Боль возвращается с новой силой, распространяясь по жилам и венам до сердца, схватывая его в тиски. Тим падает на землю, а я наваливаюсь сверху, хватая его за футболку и ударяя затылком о твердую землю. Хочу ему череп раскроить на части и заглянуть в пустоту в нем.
– Она просила помощи, урод! Ты должен был ее защищать! Она тебе звонила, а ты, сука, забил?! – я кричал на него, глядя в затуманенные глаза и залитое кровью лицо.
Просто убью эту мразь своими руками, дабы неповадно было. Меня топит в собственном гневе, я не реагирую на угрозы полицией и хриплые оправдания в ответ, произнесенные разбитыми губами Волкова. Кости ему переломаю, шею сверну, возможно, тогда это давящее чувство отпустит мою разодранную истерзанную душу.
– Никита!
Еще удар, сломать ему нос и челюсть выбить. Пусть жрет через трубочку, ушлепок.
– Никита!!
Задушить, разорвать в клочки и увидеть, как прольется эта мерзкая кроваво-красная кровь по земле.
– Никита, отпусти его. Услышь меня, очнись.
Я вздрагиваю, и меня с ног до головы окутывает цветочный запах. Мелкий щенок хватается за мою штанину зубами, рыча и перебирая лапками землю. Непонятно, кого он защищает. Придурка подо мной, себя или свою хозяйку, которая сейчас обнимает меня со спины, и ее рассыпавшиеся полотном волосы накрывают нас обоих. Я тяжело дышу, обхватывая чужие запястья и сжимаю до красноты с синяками. Моргаю, пытаясь сбить красную пелену со слезами с глаз, пока Тим скулит от боли.
– Все хорошо, Никит, все хорошо, – шепчет тихий хриплый голос мне в ухо, а я цепляюсь за нее, как утопающий за спасательный круг. – Сделай глубокий вдох, давай.
Закрываю на мгновение глаза и выдыхаю остатки угасающей ярости. Задаю один единственный вопрос, и на него уходят последние силы:
– Блажена?
Глава 13
Никогда не видел такого изобилия бабского чтива вблизи. От пар в удивительных позах разной степени «раздетости» хочется расхохотаться в голос и одновременно покрутить пальцем у виска. Тут вам и рыцари, и пираты, и лорды, и графы, а полочкой выше обитают маги, драконы да всякая нечисть.