Сладкие разборки
Шрифт:
Оказавшись на улице, я с завистью посмотрела вслед Наташе, усаживающейся за руль своей зеленой «Газели» — полуфургона, чтобы ехать домой. Хрупкая женщина, усевшаяся за руль немаленькой машины! Впрочем, все это вздор: чтобы управлять «Газелью», физических сил нужно не больше, чем управлять «Окой», и у обоих Гореловых наверняка равные права пользоваться своей «кормилицей». И за продуктами для своих сырков приходится, наверное, ездить то ему, то ей самой. Так что нечего мне удивляться, глядя, как разъезжает Наташа на своей зеленой «Газели».
А мне, похоже, на роду написан общественный транспорт. Ездить на нем, одновременно узнавая, сколь велика моя популярность и сильна народная любовь. Если честно,
Сучковы, когда я с ними еще была знакома, жили на Второй Дачной. Есть в нашем городе такой район, где когда-то, до революции, и впрямь располагались дачи. И мимо них проложена была узкоколейка, и по ней ходил паровичок, остановки которого так и назывались: Первая Дачная, Вторая и так далее. Я слышала, называли и Десятую и Одиннадцатую Дачную.
Ну, на а Одиннадцатой и впрямь оставались дачи, а вот с Первой по Шестую места эти застроены многоэтажными домами, вместо паровичка ходит трамвай и проложен широкий проспект, мчатся по нему среди машин троллейбусы и автобусы, один из которых вез теперь меня.
Мне вдруг подумалось, что за столько прошедших лет Сучковы могли и переехать, сменить место жительства, и на самом-то деле надо бы было Анжелке позвонить перед тем, как ошарашить ее своим визитом. Но номера ее телефона у меня не было, выкинула вместе со старой, исписанной до дыр записной книжкой, в новую переписать не потрудилась. И он мог смениться, этот номер, — за последнее время столько новых АТС введено. Я грустно вздохнула: возможно, я напрасно еду на Вторую Дачную и там никого нет. Боже мой, какая же я дура: не спросила, где живут Сучковы, у Наташи Гореловой! Теперь, если по старому адресу их нет, придется узнавать новый у Наташи, может быть, снова ехать к ней домой на маршрутке с очень счастливым номером тринадцать.
Я решила не думать об этом и смотреть в окно автобуса на проплывавшие мимо дома. Была не была — может, она все еще живет там.
Анжелка, помнится, была довольно симпатичной девчонкой, с круглым, характерно русским лицом, постоянно улыбающаяся, веселая. Волосы всегда собирала в узел на затылке, оставляя, однако, челку, ниспадавшую на лоб, которая весьма романтично прикрывала ее глаза. Я лично терпеть не могу, когда перед глазами что-нибудь этакое болтается, но у Анжелки были иные понятия.
Она была из довольно обеспеченной семьи, родители работали в каком-то НИИ, сейчас я уже не могла вспомнить, в каком. НИИ разные бывают, не везде наши ученые, как говаривала моя деревенская прабабушка, «лапу сосут» — живут на ничтожную зарплату, едва сводя концы с концами. Есть НИИ, сотрудники которых имеют возможность заниматься бизнесом., живут вполне прилично, и Анжелины родители работали как раз в таком. Однажды они вдвоем куда-то уехали на две недели, оставив своей единственной дочери на пропитание десять тысяч рублей. Была инфляция в самом разгаре, стипендия в нашем университете исчислялась в пару сотен рублей, и десять тысяч в моем представлении были фантастической суммой.
В течение этих двух недель на перекличках перед лекциями мне большей частью приходилось отвечать за двоих — за себя и Анжелку. Нет, иногда она в учебном корпусе появлялась, рассказывала о своих похождениях, с кем гуляла и как долго, приносила свое очередное приобретение — какую-нибудь сумочку из псевдокрокодиловой кожи, новый купальник, колготки, юбки — после лекций мы отправлялись к ней домой все это дело подробно рассматривать и примерять. В конце этих двух недель Анжелочка заняла у меня сотню, объяснив, что хлеба не на что купить. А возвращая долг через пару дней после приезда родителей, сказала, что эти две недели, пока предков не было, только и пожила нормально, как ей хотелось. Да, деньгами сорить Анжелка невероятно любила, в этом я не раз убеждалась. И Димка Сучков, тоже сорить деньгами способный, был, пожалуй, самым подходящим мужем для нее.
К дому, где жили Сучковы, стандартной, в восьмидесятые годы построенной девятиэтажке, нужно было подниматься круто в гору. На этих Дачных улицах город упорно и нагло лез на окружающие его высокие и крутые холмы, поросшие лесом, и застройка здесь идет уступами, террасами, на каждой из них по стандартной пяти— или девятиэтажке. В гололед спуск с этих террас становится увлекательным приключением.
Мне вдруг вспомнилось, как один-единственный новогодний праздник, отмечаемый нами вместе, вчетвером, пришелся как раз на очень мягкую зиму: в новогоднюю ночь было два градуса тепла, обледенелые тротуары залиты водой и похожи на сплошной каток. После полуночи, еще раз выпив и поев, отправились мы прогуляться, и нам пришлось спускаться с террас по этой до безумия скользкой дороге. Сколько раз мы падали, то один, то другой, то Володька, то я, то кто-нибудь из Сучковых, то оба сразу, сцепившись для уверенности, скользили все и опрокидывались на мокрый, блестящий в свете новогодней иллюминации лед. И мы смеялись как полоумные, и были безумно счастливы, потому что были молоды и думали, что самое прекрасное в жизни еще впереди, еще только ждет нас. На деле же вышло, что та новогодняя ночь и оказалась пиком нашей с Сучковыми дружбы, после чего отношения наши стали стремительно охладевать, и, заходя иногда к Анжелке, одна, без Володьки, я замечала высокомерно-холодное отношение с ее стороны ко мне.
Но теперь-то этого не должно быть, раз нет больше Сучкова, ставшего когда-то нашим яблоком раздора! Сейчас Анжелка, как никогда, нуждается в дружеской помощи и поддержке. Я представила, как она сидит одна в пустой квартире рядом с фотографией убитого мужа, и у меня сердце сжалось от тоски и сострадания, так что я невольно прибавила шаг, взбираясь по узкой ржавой стальной лестнице, покрывающей часть подъема на террасу, где был расположен дом Сучковых.
И дом, и подъезд я нашла очень похожими на то, что сохранилось в моей памяти. На табличке у двери подъезда в списке жильцов фамилия Сучковых значилась против номера его квартиры, не была ни вычеркнутой, ни закрашенной, вместо нее не написано было другой. Что ж, значит, они так и жили там, думала я, поднимаясь на третий этаж по голой, обшарпанной бетонной лестнице, мимо безобразно исцарапанных приличными и не совсем надписями на стенах. Глянула направо, на обшарпанную, деревянную дверь, ведущую на общий для всего этажа балкон — когда-то эта дверь была крашеной и застекленной. Аккуратно выглядели только двери квартир, стальные, пуленепробиваемые, украшенные деревянной резьбой и ручкой, сделанной под бронзу. Такой была дверь и Сучковых, которая могла служить неплохой иллюстрацией повышения благосостояния семьи Сучковых.
Я позвонила в нее и очень удивилась тому, что мне открыли сразу же, будто ждали. В возникшей на пороге женщине я с трудом узнала Анжелу. Нет, она не постарела, уж во всяком случае не подурнела, прошедшие годы не сделали ее безобразной, не наложили отпечатка на лицо. Скорее напротив, прежде просто симпатичная девичья мордашка приобрела зрелость, расцвела, стала по-настоящему красивой, как отличаются первые теплые, вот-вот вновь готовые сорваться в непогоду весенние деньки от солнечных и знойных дней середины лета. Вместо прежней челки — новая, фантастическая прическа: всклокоченные, вздыбленные золотистые волосы — помнится, прежде они были русыми. А накрашена-то, господи! Я думала, что только на телевидении перед эфиром мы так ярко малюем щеки румянами, губы — фиолетовой с блеском помадой, глаза красим сине-зеленого, трупного цвета тушью… Оказалось, в реальной жизни так тоже красятся, это, конечно, дело вкуса…