Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник
Шрифт:
В северном портике Филипп еще больше отстал от Иисуса. Животных здесь не было. Но между колонн густо разместились разного рода продавцы, которые торговали ладаном, маслом, вином, крупной жертвенной солью, пшеничной и ячменной мукой — то есть предметами, необходимыми для храмового богослужения, а также, казалось бы, совершенно посторонними для Храма предметами. Так, на пути Филиппа оказался пожилой человек, который торговал замками, запорами и замочками. И не успел Филипп пройти мимо этого торговца, как двое крепких и молодых людей подошли к столику и перекрыли
— Не понял, — сказал один из молодых людей, сурово глядя на продавца.
— Очень нужная вещь, добрые люди, — тут же приветливо откликнулся торговец. — Праздник. Много разного люда. А замочки мои никто не откроет, кроме хозяина.
Молодые люди быстро переглянулись. И второй насмешливо спросил:
— Откуда ты, деревенщина?
— Вы хотите знать, из какого я селения? — вежливо уточнил торговец замками.
— Плевать мне, из какого ты селения, — грубо ответил ему первый молодец. А второй ласково объяснил:
— Платить надо, дед. Заплати за место и торгуй во славу Божью.
— Но я уже заплатил… При входе. Стражнику…
— Насрать мне на стражника! — крикнул первый. А его спутник, похоже, обиделся:
— Ты что, совсем тупой?! Тебе непонятно объясняют?!
Дальше Филипп не стал слушать. Он вернулся назад и через другой ряд колонн вышел в первый храмовый двор, который назывался Двором язычников.
И снова очутился среди стада быков, овец и ягнят. Отталкивая от себя животных, осторожно отодвигая торговцев и покупателей, сквозь гомон и крики, зловоние и нечистоты, суету и мельтешение Филипп стал пробираться к восточной колоннаде, так называемому Соломонову портику. Он уже сильно отстал не только от Иисуса, но и от второй группы апостолов, и даже многие «просто ученики» теперь оказались впереди, а вместе с Филиппом через толчею пробирались уже только женщины и те любопытствующие, которые встретили Иисуса у Овечьих ворот и последовали за ним в Храм.
А к портику Соломона Филипп направился потому, что, судя по скоплению народа, Иисус остановился возле первого ряда колонн, напротив Красных ворот, и слишком много людей окружило его со стороны двора, так что намного удобнее было приблизиться к Учителю через восточную колоннаду.
Под сенью высокой аркады и расписных потолков, на мозаичном полу, между двумя рядами мраморных белых колонн с коринфскими капителями, возле восточной стены стояли столы и сидели менялы. Тут было тише и спокойнее, чем на открытом дворе среди мычания и блеяния животных. И тень тут была, и была прохлада от камня. Но и здесь, под сводами портика, гудели голоса, спрашивали и отвечали, спорили и торговались, и мрамор усиливал звуки.
В проходе между колоннами было немного людей, и Филипп без особого труда и сравнительно быстро добрался до того места, где народ толпился вокруг Иисуса. Внедряться в толпу и протискиваться к Учителю Филипп поленился и, прислонившись к колонне, стал ждать, пока рассеется толпа либо Зилот со своей командой раздвинет ее в стороны, чтобы освободить путь Христу.
У колонны, возле которой остановился Филипп, стоял длинный стол. На нем стопками лежали монеты, а за столом сидели менялы. Один из них разговаривал с богомольцем:
— Ты дал мне один коллубчик, милый господин. А где два остальных?
— О чем ты, меняла? Какие «два остальные»?
— Еще два коллубчика с тебя причитаются. А как же.
— За что? Я ведь уже заплатил тебе за обмен.
— Совершенно справедливо, милый господин. За обмен ты мне уже заплатил. И вот он, твой коллубчик, лежит передо мной. Но ты дал мне статирчик, не так ли?
— Ну, да, статир.
— А я дал тебе два полсикля. Правильно?
— Ну, так, верно.
— Значит, я дал тебе сдачу. Или я не дал тебе сдачи?
— Ну, дал ты мне сдачу.
— А за сдачу, милый господин, тоже надо платить. И тоже коллубчик. Итого выходит уже два коллубчика: коллубчик за обмен и коллубчик за сдачу.
— Ну, ты даешь, меняла. Шесть ассариев за обмен и еще шесть ассариев за сдачу… Но погоди! За что ты еще шесть ассариев с меня требуешь?
— А вот за что, милый мой господин. Коллубчика у тебя не было. И ты дал мне еще один статир, за который я отсчитал тебе десять коллубчиков. И значит, я во второй раз разменял тебе деньги, чтобы ты мог со мной расплатиться. Вот и выходит: два обмена и одна сдача. Итого — три коллуба, или восемнадцать ассариев. А как же! В Храме Божьем никто никого не обманывает, ибо грех это великий.
— Ну, ты даешь, мошенник! Целую драхму хочешь с меня содрать!
Меняла укоризненно покачал головой и посмотрел на своего соседа — другого менялу, который сидел с ним за одним столом.
— Ты слышал, как этот господин сейчас обозвал меня мошенником?
— Ты в Храме находишься, грубиян, — сурово сказал второй меняла. — А в Храме нельзя обзываться.
У богомольца аж дух захватило: он стал таращить глаза и беззвучно шевелить губами.
— Ну, ладно, ладно. Видишь, расстроился человек. Разнервничался и обознался. Бывает, — примирительно произнес первый меняла.
А к обманутому теперь вернулось дыхание, и он стал выкрикивать:
— Драхму! И еще два ассария! За обмен! Мошенники! Негодяи!
Ни первый, ни второй менялы не успели ему ответить, так как в следующее мгновение возле стола оказался крепкого вида молодой человек с жестокими чертами лица и взглядом, который бывает у ястреба или коршуна, если он смотрит вам в лицо. От стены портика человек этот отделился совершенно незаметно, но выпукло и рельефно возник перед возмущенным богомольцем.
— Что ты сказал? Повтори! — тихо и хрипло велел хищноокий и глянул в глаза дебоширу. — Кого назвал негодяем? Как тебя звать? Имя твое! Быстро говори!
Нервный господин тут же перестал нервничать, выложил два коллуба и выбежал на двор, в гомон и шум, в жар и духоту.
А хищноглазый обратился к менялам и сказал:
— Скоро придет Езбай. Выручку подготовьте. Не забыли?
— Уже приготовили, — ответил ему второй меняла. А первый шутливо попросил:
— Ты б не уходил далеко, Ханох. Вдруг назад вернется.