Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник
Шрифт:
Ариэль покосился на главного шаммаиста, но тот сохранял молчание и окаменелость лица. Тогда Ариэль так же спокойно и безразлично продолжил, словно подчеркивая свое безразличие:
— С точки зрения нашей школы, школы Гиллеля, лечение в субботу нужно рассматривать скорее как проявление особого Божьего милосердия, чем как отступление от четвертой заповеди Моисея…
— Ты говоришь: «злонамеренные и тенденциозные нарушения». А в чем это проявляется? — вдруг прервал Ариэля Левий. Но кому был адресован вопрос, не было понятно, так как Левий ни к кому не обратился и ни на кого не посмотрел.
Ариэль покосился на Матфанию, тот сначала посмотрел
— Можно товарищ Руввим ответит? Ведь это его формулировка.
Левий чуть заметно кивнул. И тогда Руввим скорбно и почтительно произнес:
— Известно, что Назарей может лечить одним прикосновением и даже словом. Он так и лечит обычно. Но в субботу — по крайней мере, в последнее время — он специально и, я считаю, провокационно совершает работу и исцеленных заставляет ее производить. Так, на празднике Пурим он велел паралитику ходить по городу и носить постель. На празднике Кущей он, я полагаю, злонамеренно плюнул на землю, сделал брение и этим брением долго мазал лицо больному, хотя, повторяю, было достаточно одного слова…
— Откуда ты, который в жизни не исцелил ни одного человека, откуда ты знаешь, что было достаточно или недостаточно? — устало, но твердо перебил Руввима Ариэль. — И постель, которую носил с собой паралитик, может статься, была единственным его имуществом… Ее, эту постель, наверняка украли бы, оставь он ее лежать на месте.
Иоиль, главный гиллельянец, сперва внимательно и благосклонно выслушал своевольную реплику своего младшего товарища и лишь затем сердито посмотрел на него и укоризненно сказал:
— Не надо никаких дискуссий. И надо слушать, когда говорит твой товарищ.
Иоиль посмотрел на Левия, будто извиняясь перед ним или ища его одобрения. А тот повернулся к Матфании и заговорил скрипуче и нудно, но взгляд его, по мере того как он говорил, все более и более разгорался где-то там, в своей белесой и мутной глубине.
— «А день седьмой — суббота Господу Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришлец…» Это — заповедь Моисея, и ее ни под каким предлогом, ни под каким мнением нельзя нарушать. По тому что еще до сотворения человека заповедь эта соблюдалась на небесах самим Богом и святыми ангелами Его. Потому что народ израильский единственный из всех народов был избран для соблюдения этой заповеди и этим отличен от нечестивых язычников. Разве неясно высказался пророк Иеремия, который устами Господа глаголет: «Берегите души свои, и не носите нош в день субботний и не вносите их вратами Иерусалимскими, и не выносите нош из домов ваших в день субботний, и никакого дела не делайте». Разве сын Саломифы, дочери Даврия, не был побит насмерть камнями за собирание дров в субботний день? Когда Антиох Епифан послал против нас отряды, мы молча гибли, не шевеля ни руками, ни ногами, потому что была суббота, а сражаться в субботу, оказывать сопротивление — немыслимо для настоящего иудея. Помпей взял Иерусалим, потому что вел осадные работы в субботу, и никто из правоверных защитников Священного Города не осмелился, спасая свои тела, погубить свою душу, нарушив великую заповедь. Когда Птолемей, сын Лага…
Тут словно кончился завод в Левин, взгляд его потух, а голос на прощание произнес:
— Ибо сказано: «…благословил Господь день субботний и освятил его». И тот, кто нарушает субботу, учит людей грешить. И этот грех ему никогда не простится, потому что он умножает грехи человеческие и губит на род Израиля — единственный избранный Богом народ.
За столом наступило молчание.
Нарушил его Иоиль, который, совсем закрыв правый глаз и еще шире открыв левый, торжественно произнес:
— Замечательно сказал мой брат и товарищ Левий Мегатавел! И мы эти слова глубоко сохраним в сердце! — Иоиль сделал паузу, а потом сказал, уже не торжественно, а просто и как бы виновато: — Я только вот что хочу добавить: немощен человек. Он еще более не мощен оттого, что приходится ему жить среди язычников и вероотступников. И эту немощь его мы обязаны понимать и прощать, как нам самим прощает многие грехи наши всемилостивый Господь наш.
Левий повернулся к Иоилю и так сильно поджал губы, что маленький рот его почти вовсе исчез с лица. Но ничего не сказал, а Иоиль нетерпеливо воскликнул, обращаясь к согласителю Матфании:
— Дальше давай, дальше!
— По формулировке товарища Руввима, нарушая Закон и субботу, Назарей стремится усилить разногласия в партии…
— Какие еще разногласия? В партии нет, не было и не может быть никаких разногласий! — свирепо воскликнул Иоиль. — Надо, в конце концов, выбирать выражения!
— Но я зачитал слова товарища Руввима, — виновато сказал Матфания.
— И в чем ты видишь разногласия? — напустился Иоиль на Руввима, так широко открыв правый глаз, что теперь оба его глаза были одинаково открытыми.
Руввим сперва посмотрел на Левия, а потом ответил:
— Некоторые фарисеи и книжники ушли к Назарею и стали постоянными его учениками. Я насчитал семерых таких перебежчиков. Среди первых учеников Назарея — так они сами себя называют — один происходит из потомственной и уважаемой фарисейской семьи, а другой некоторое время воспитывался и учился на фарисея.
— И кто же такие? — с интересом спросил Иоиль.
— Первого зовут Иуда, но сам он себя теперь называет Фаддеем, отказавшись от собственного имени. Он сын товарища Иакова, нашего уполномоченного по Хоразину.
— Это страшная история! — воскликнул Иоиль и тотчас стал объяснять товарищу Левию: — Сын этого Иакова сначала стал бесноватым, а потом в падучем припадке выбросил из колыбели и умертвил своего собственного сына! Дело разбиралось в провинциальном синедрионе. Несчастный был оправдан, поскольку в момент совершения убийства был совершенно невменяем. Отец на десять лет удалил его из Галилеи куда-то на север или на восток… Оттуда он вернулся еще более бесноватым и сразу же вступил в компанию Иисуса… А второго, второго ученика как, ты говоришь, зовут?
— Второго зовут Иаков. Он сын Зеведея из Капернаума, который торгует соленой рыбой…
— Иаков? Сын Зеведея? — переспросил Иоиль. — А у этого Иакова есть брат?
— Его младшего брата зовут Иоанн, — подсказал Рув-вим.
— Иоанн! Совершенно верно! Удивительно обаятельный юноша. Я прямо-таки влюбился в него! — радостно воскликнул Иоиль и Левию стал объяснять: — У их отца лучшая в Галилее соленая рыба. Он торгует ею в Иерусалиме. Причем не на рынке, а в городе у него есть постоянные клиенты, как правило богатые и влиятельные люди… Прекрасный засол! Пальчики оближешь!.. Сперва эту рыбу доставлял мне старший его сын. Действительно, его звали Иаков. А потом появился юноша с такой улыбкой и с таким обаянием… Даже если тебе ничего не нужно, клянусь золотом Храма, ты купишь у него всё, что он тебе предложит… Ты не знал этого Иоанна? Он никогда не приносил тебе рыбы?