Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник
Шрифт:
— Прости. Прости, Андрей, — поспешно произнес Иаков Малый, пожалуй, слишком скоропалительно для настоящего извинения.
Андрей тоже поспешил извиниться:
— Прости меня, брат, если смутил тебя своим замечанием. Но, помнишь, у пророка Исайи есть примерно такие слова: «И сыновей иноплеменников, приходящих к Господу, чтобы служить Ему и любить Его, Я приведу на святую гору Мою, и обрадую их в доме Моем, и жертвы их будут приняты на жертвеннике в храме, ибо дом Мой назовется домом молитвы для всех народов…» За все слова не ручаюсь, но за последние — запросто, я их очень хорошо запомнил: «…домом молитвы для всех народов…» «Для всех народов» — значит и для
— Решительно не согласен, — тут же объявил Малый. — «Для всех народов» означает для всех иудеев, разбросанных по разным странам. Именно их соберет в дом свой Господь, когда придет Мессия и объявит День Господень. Об этом тысячу раз говорится и у Исайи, и у Михея, и у Захарии, и в псалмах Соломона, и в завещании Асира.
— А что ты вдруг вспомнил о язычниках? — с интересом спросил Петр Андрея.
— Да вот, вы с Иаковом заговорили о том, кому мог сострадать Иисус, выгоняя из Храма менял и торговцев… И я подумал: наверно, язычникам… Много их приходит в Храм Божий, особенно на праздники. Некоторые из них, что бы там ни говорили, вполне благочестивые люди. Тянутся к Господу и веруют в Него, хотя еще не крестились и не обрезались… Помните, целая делегация вчера подошла к Иисусу и Он, если не специально для них, то в их присутствии, прочел чудесную проповедь?.. Я потом беседовал с ними. Они из разных стран прибыли, некоторые издалека. Они давно мечтали о том, чтобы посетить Иерусалим, повидать Храм и принять истинную веру… Сегодня они снова пришли и, я видел, пытались молиться. Но разве можно молиться среди этого шума и гвалта, криков и ругани? Мы забываем об этом, потому что сами молимся за двумя стенами отсюда, во Дворе израильтян. Там тоже шумно, но, конечно, не так, как здесь, во Дворе язычников. Здесь не то что молиться — голоса друга своего не услышишь, если отойдешь от него на несколько шагов. Шум и зловоние. Некоторые кричат на них, как на прокаженных, и даже палками тычут, чтобы отошли в сторону и уступили дорогу… Я, может быть, не то говорю и говорить это не следует, но давайте вместе подумаем, братья. Со всех концов света в поисках Царства Божия идут к нам люди. Они еще не пришли к Господу, еще не поверили в Него до конца, но уже тянутся, надеются и любят. И чем мы их встречаем? Вместо покоя и благочиния — шумный и грязный хлев. Вместо радостного гостеприимства — тычки и оскорбления. Вместо дома молитвы — вертеп разбойников. Попробуйте, мысленно поставьте себя на место этих несчастных… Разве не унижение? Для нашей собственной веры — в первую очередь…
Андрей замолчал, заметив, что брат его, Петр, обернулся и смотрит на него с желтым гневом в глазах.
— Я что-то не так сказал? — смутился светлокожий великан.
— Все правильно говоришь! — рявкнул в ответ Петр. — И мне указал на грех! Действительно никогда не задумывался!
Все так были увлечены спором и разъяснениями Андрея, что не заметили, как через Красные ворота из Двора женщин вышел Иуда и тихо присоединился к апостолам, встав за спиной Фомы Близнеца. И видно было, что он не особенно следит за беседой, а ждет момента заявить что-то свое.
А тут на короткое время все замолчали, и тогда Иуда сказал:
— Два года назад Иисус уже хозяйничал в Храме. Но тогда Он изгнал лишь некоторых отъявленных мошенников-менял и нескольких слишком крикливых торговцев. Храмовая торговля от этого ничуть не пострадала. Теперь же, как я понимаю, Иисус ее вообще запретил. Народ радостно поддержал. И даже стражники приняли участие в погроме.
Все головы повернулись к Иуде. А он, как бы смущенный всеобщим вниманием, обаятельно-виновато улыбнулся и продолжил:
— Ханна Ему этого не простит. Слишком большие деньги. А Ханна — ученик Ирода Великого… Деньги слишком большие, чтобы Ханна оставил в покое того, кто стал угрожать его богатству. Я знаю, как он умеет бесшумно устранять своих конкурентов.
Петр, который только что в ярости смотрел на Андрея, теперь радостно осклабился:
— Не пугай нас, Иуда. Что может твой Ханна против Сына Человеческого? Помнишь, на празднике Кущей, они несколько раз пытались схватить Иисуса? И вот, стражники отказались повиноваться начальникам, на род побоялся даже приблизиться к Нему, а когда некоторые самые злобные и отчаянные схватили наконец камни, Господин наш Иисус Христос прошел сквозь них, как сквозь дым от костра, как сквозь пыль на дороге! И мы шли за Ним! И никто нас пальцем не тронул! Сила Господня нас осенила, и враги нас даже не виде ли, ослепнув от злобы своей!
Тут Петр простер руку и указал на сидящего в отдалении Иисуса.
— Смотри, сколько народу собралось и молча ждет повелений Сына Человеческого. А Он сидит и вроде бы отдыхает. Но какое божественное величие сияет на Его лице! Он в силу опять вошел!.. Тут кто-то правильно вспомнил и процитировал: «Ревность по доме Твоем снедает меня». Ревностью Он охвачен, и ревность эта — величайшая из сил, которая и море укротит, и горы сдвинет с места, и небеса разверзнет в ангельской славе!
— А дальше ты помнишь, Петр? — осторожно спросил Иуда.
— Что должен я дальше помнить? — сурово спросил первейший из апостолов.
— О ревности в начале Давидова псалма. А через несколько стихов… Можно напомню?
Петр молчал. И Иуда прекрасным своим голосом начал декламировать:
— «Извлеки меня из тины, чтобы не погрязнуть мне: да избавлюсь от ненавидящих меня и от глубоких вод; да не поглотит меня пучина, да не затворит надо мною пропасть зева своего…»
— Ну и к чему это? — спросил Петр.
— Тут о страданиях говорится. Тот, кто ревнует о Храме, потом страдает и молит о помощи, — ответил Иуда, пристально глядя на Петра.
Кто-то вскрикнул за спиной Иуды. Иуда грациозно обернулся и увидел толстяка Филиппа, который перестал вздыхать и вышагивать за спинами апостолов и рванулся по направлению к Красным воротам, из которых в это время выходил Иоанн.
Еще не добежав до Иоанна, Филипп возбужденно воскликнул:
— Они никто не заметили! Но ты-то видел! Видел?
— Что я должен был видеть? — спросил Иоанн, сблизившись с Филиппом.
— Ты видел, какое у Него было лицо, когда Он гнал торговцев, переворачивал скамьи и клетки? — теперь уже шептал Филипп.
— Прекрасное было у Него лицо, — сказал Иоанн.
— Прекрасное?! Оно было перекошено от гнева, глаза почернели, губы дрожали, щеки дергались… Не было в Нем никакой Красоты! И Света не было!.. Разве гнев может быть прекрасным?!
— Они головы отрезают. Духом Святым торгуют. Какое ты хочешь, чтобы при этом было у Него лицо? — ответил Иоанн и посмотрел на Филиппа тем сумрачным и тяжким взглядом, которым так часто смотрел на людей его брат Иаков и которым почти никогда не смотрел на Филиппа Иоанн, младший сын Зеведеев, любимейший из апостолов.
Глава семнадцатая
ОНЕЙРОКРИТИКА, ИЛИ ОСОБЕННОСТИ ТОЛКОВАНИЯ СНОВ
Начальник службы безопасности Корнелий Афраний Максим возлежал в беседке напротив префекта Иудеи и в тихом умилении разглядывал содержимое своей тарелки. В тарелке лежали пустые раковинки от улиток, капустные листья, веточки мяты и несколько куриных, вернее, петушьих косточек.
— Не мучай меня, Максим! Начинай толкование. Богами тебя заклинаю! — просил Пилат. Лицо у него было взволнованным, растерянным и слишком молодым для полномочного представителя римского императора.