Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник
Шрифт:
— Но он не хотел кровопролития, — сказал Аристарх. — Он выдал солдатам только кнуты и дубинки. Они их спрятали под одежду…
— Он выдал им также кинжалы. А у тех, что стояли ближе к возвышению, были даже мечи, — сказал Натан.
— Но он не велел применять оружие. Он приказал бить крикунов кнутами и вытеснять их с площади… Оружие — это так, на крайний случай, — неуверенно уже возражал Аристарх. — Но мятежники тоже были вооружены палками. Некоторые держали в руках камни… Возникла давка… — Аристарх обрадовался найденному слову и радостно воскликнул: — Давка, отец Натан! Одни кинулись в одну сторону, другие — в другую. Падали, не успевали встать, топтали друг друга… Они
— Давку эту Пилат тоже предвидел, — грустно улыбнулся Натан. — Для этого и переодел солдат, чтобы не было понятно, кто — свой, кто — чужой… Он и тебя вычислил, Аристарх.
— Меня? Как это?!
— Он заранее рассчитал, что люди потом будут говорить: «Наместник не виноват, он хотел успокоить народ, а люди погибли от дерзкого возмущения и страшной давки, которой Господь покарал их за грехи…» Десятки убитых и сотни раненых и искалеченных. И сами виноваты! А Пилат был спокойным и торжественным…
Больше Аристарх не стал возражать. Он испуганно смотрел на священника, и к его испугу примешались теперь недоверие и подозрение.
— Я очень уважаю твоего отца, — вдруг признался Натан и заговорил ласковым, успокаивающим тоном: — К тебе я тоже отношусь с искренней симпатией. Я знаю, что в храмовой страже ты отвечаешь за борьбу против антиримских настроений. Я тоже с ними борюсь. По тому что во всей внешней политике синедриона сие есть главная наша задача: чтить великого кесаря, дружить с Римом, от которого мы полностью зависим и который является единственным гарантом нашей безопасности, нашего благосостояния и сохранения наших священных законов. Я не против Рима выступаю, боже упаси! Я в нашей доверительной и, надеюсь, совершенно конфиденциальной беседе делаю замечание префекту Иудеи, Луцию Понтию Пилату, который, на мой взгляд, римскую политику проводит плохо и тем самым лишь усиливает, провоцирует и разжигает антиримские настроения в иудейском народе.
— Пилат жесток, — продолжал Натан. — А иудеями нельзя управлять с помощью жестокости. Мне известно, что ни одного своего раба Пилат не отпустил на свободу, хотя в Риме уже давно мода на вольноотпущенников и многие вольноотпущенники занимают высокие посты в империи. Он и нас считает за своих рабов, а это очень грубая политическая ошибка, потому что иудеи — самый свободолюбивый народ в мире. Он жесток с нами, потому что он нас ненавидит и не скрывает этого. С самого начала своего правления он настроил против себя фарисеев, и это очень большая глупость с его стороны. Он презирает синедрион, и первосвященники и старейшины давно уже ощутили на себе его презрение. Он даже с Антипой Галилейским успел рассориться, Иродом Антипой, этим римским прихвостнем и римской подстилкой… Всё это ты знаешь не хуже моего, потому что, несмотря на свою молодость, ты человек чуткий и сообразительный. А раз так, то ответь мне вот на какой вопрос: почему наместник, который одну за другой совершает грубые и непростительные для руководителя ошибки, до сих пор остается у власти? Почему его до сих пор не сместили с должности и с позором не отослали в Рим?
— Может быть, потому что в Риме не известно о его… ну, о том, что тут у нас происходит?
Натан усмехнулся:
— Запомни, молодой человек, что в Риме всегда и решительно всё известно. Притом в таких деталях, которые нам и неведомы.
— Значит, его ценит император. Натан покачал головой:
— Интересно ты борешься с антиримскими настроениями. Ты утверждаешь, что великий кесарь терпит на ответственном посту никудышного начальника и. стало быть, плохо управляет своей собственной провинцией?
— Ты
— Кто?
— Я знаю, что Пилат женат на Клавдии Прокуле. Прокулы — мощное семейство. По крайней мере, так говорят.
— Согласен. Влиятельная семейка, и род могущественный. Но, видишь ли, молодой человек, Пилат женился на Клавдии уже после того, как стал правителем Иудеи и успел совершить две грубые ошибки.
— Ты хочешь сказать, ты намекаешь… — Аристарх не решился договорить и вопросительно покосился на Натана.
Солнце уже начало опускаться в облака, висевшие на западе над морем. Натан повернулся к закату и сощурился на ласковые лучи, как кот на сметану:
— В политике, молодой человек, надо быть осторожным. Но, когда беседуешь с друзьями, когда анализируешь факты и сопоставляешь события, тут не надо бояться, надо говорить начистоту и стараться проникнуть в самую суть явлений… Я не намекаю. Я рассуждаю вместе с тобой и всё более прихожу к выводу, что за спиной Пилата при тех безобразиях, которые он здесь творит, может стоять только один человек. И если мы назовем этого человека Элием Сеяном, всё вроде бы сразу встанет на место и объяснится. Пилат нагл и жесток, потому что его поддерживает Сеян. Пилат ненавидит иудеев, потому что их так же ненавидит Сеян. Лет десять назад он их выслал из Рима и продолжает преследовать повсюду, где следуют Закону Моисея и верят в единого Бога.
— Начальник гвардии — крайне могущественный человек, — согласился Аристарх. — Но, насколько мне известно, те иудеи, о которых ты говоришь, были высланы из Рима указом сената. И Пилата назначить к нам мог только великий кесарь, и он в любой момент может его отозвать, придать суду за злоупотребления и даже казнить. И никакие советники, даже могущественный начальник императорской гвардии…
— Очень правильно рассуждаешь, — проговорил Натан и еще вожделеннее сощурился на последние лучи заходящего солнца. — И далеко пойдешь во славу своих сородичей! Это я тебе обещаю как полномочный слуга синедриона и ревностный служитель Господа Бога!.. Но седьмого гонца мы с тобой, похоже, прозевали!
— Быть такого не может, отец Натан, — спокойно ответил Аристарх, пристально глядя в лицо начальнику внешних сношений.
— А кто там скачет, если не сам Понтий Пилат? — улыбнулся Натан и махнул рукой в сторону заката.
И точно: перед тем как сесть в облака, солнце словно послало Городу прощальный воздушный поцелуй — с запада к развилке двинулся клубок света, в котором всё яснее можно было различить группу всадников.
— Мимо нас седьмой никак не мог проскочить. Это исключено, — вновь совершенно спокойно повторил Аристарх и лишь затем посмотрел в сторону дороги.
Широкой рысью дойдя до развилки дорог, всадники перешли на шаг, чтобы успокоить лошадей перед въездом в ворота.
— Это не Пилат. Это — Эпикур, его повар, — доложил начальник по борьбе с антиримскими настроениями.
— Семь… Восемь… Десять… Десять солдат! — насчитал Натан. — А он бережет своего повара.
— Так точно. Он без него никуда не ездит. В распорядке движения Эпикур всегда находится в авангарде. Примерно за час он прибывает в пункт остановки и начинает готовить еду для наместника. Но прислуживают за столом другие. То есть, как только Эпикур приготовит трапезу, он сразу отправляется в путь и движется к следующему месту привала…