Сладкий перец, горький мед
Шрифт:
Каждый приезд Голиков становился для Вовки событием. Каждый раз с замиранием сердца подсчитывал дни, когда, наконец, он снова увидит маленькую девочку Таню, когда сможет заглянуть в ее прекрасные, бездонные глаза цвета осоки…
Что он нашел в этой девчонке? Угловатый подросток с короткой стрижкой мягких русых волос, большой рот, нервные, какие-то дерганые движения… Только очень большой романтик мог угадать в этом лягушонке будущую принцессу-лебедь, только очень чувственное сердце могло проникнуться любовью к этому странному голенастому созданью…
А девочка явно скучала в деревне. Участия в обработке земляного надела она почти не принимала — нежные городские
А Вовка не смел приблизиться к предмету обожания. Целыми днями в окружении взрослых он копал, окучивал, кормил поросят, выгонял корову на выпас. А сердце колотилось беспрестанно — ОНА здесь, ОНА смотрит на меня… Правда, Таня в это время смотрела не на него, а сквозь него, но разницы в этих понятиях он еще не знал. Зато вечером, когда сытых детей выпроваживали из летней кухни в дом к телевизору, чтобы не мешали взрослым расслабиться после тяжких дневных трудов за хлебосольным столом, они, наконец, оставались одни в пустом доме. И пусть летняя кухня совсем рядом, так что отчетливо слышно каждое долетевшее оттуда словцо, и пусть разудалые песни заглушают слова нудной мелодрамы — он ведь все равно не может слышать ничего из-за сумасшедшего стука сердца, которое от небывалой близости любимой девочки готово выскочить из груди…
А девочка и впрямь близка, ближе просто некуда. Ей постелили в проходной комнате, так называемой гостиной, и она уже лежит, укрытая одеялом до самого подбородка, и не может дождаться, когда же этот сельский увалень оставит ее в покое, ведь она так устала от деревенской экзотики, от свежего воздуха и такой обильной крестьянской пищи, и глаза уже совершенно слипаются, а он все сидит и сидит рядом…
Сердце вот-вот выскочит из горла… Что-то нужно сказать, что-то нужно сделать, иначе она подумает, что он ненормальный. Но что? Ведь Вова, в отличие от приятелей-ровесников, не был искушен в любовных утехах, не имел практики общения в подобных ситуациях. Приятели уже посмеивались: слабак! а он просто не мог поцеловать девочку, к которой не чувствовал ровным счетом ничего, а такой, которая бы нравилась, все не находилось. И вот нашлась. Вот она, рядом, так близко, что кровь вскипает, а что с ней делать, что говорить, как себя вести — Вовка не знает. Но ведь надо что-то делать!
— Тань, малинки хочешь?
Девочка посмотрела на него непонимающим взглядом, мол, ночь на дворе, где ж ты малину возьмешь? Но говорить все это лень, и, чтобы не напрягаться, девочка ответила просто:
— Хочу…
Вы когда-нибудь собирали малину под призрачным светом луны? Попробуйте, ощущения еще те: темные заросли, не видно ни ягод, ни колючек. Комаров тоже не видно, но слышноооо!..
Вернулся весь оцарапанный, покусанный, с размазанными по щекам комариными трупиками, протянул ладони, сложенные ковшиком:
— На!
Таня, ни слова не говоря, лишь удивленно посмотрев на ободранного Ромео, аккуратно, двумя пальчиками, вытягивала из живого лукошка ягодки, тщательно разглядывая их перед отправкой в рот. А Вовка преданно
Когда в "корзинке" остались лишь некондиционные ягоды (в темноте брал все подряд, вместе с зелеными), ослепленный любовью Вовка спросил:
— А вишенки принести? — на большее фантазии не хватило.
— Ну неси, — равнодушно позволила Джульетта.
Уж как ему удалось насобирать при неверном лунном свете вишни, так и останется загадкой, но принес, протянув Тане одну ладошку, полную сочных ягод, а вторую милостиво подставил под косточки.
Девочка съела ягоды и забыла и про них, и про нелепого сельского паренька, а мальчик долгими бессонными ночами вспоминал, как еще по-детски, но уже совершенно обворожительно-эротично облизывала Таня испачканные ягодами пальчики, как нежно пахли измазанные вишней пухлые детские губки… Вспоминал до одури, до дрожи, до отчаянного пульсирования крови в ушах, до пугающих поллюций…
С каким нетерпением он ожидал следующего приезда Голиков! Ведь он уже придумал, что скажет девочке-принцессе, он откроется ей, признается в неземной своей любви…
А Голики почему-то приехали без Тани. И Вовка так и не осмелился спросить, где она, где его Офелия?!
***
Вова поступил в политехнический институт на факультет радиоэлектроники. Туда же, только на машиностроительный, поступил и Серега. В общежитие заселяться Дрибнице не довелось — родственники приняли на постой в бывшую Сашкину комнату, ведь тому она больше без надобности, Сашка теперь проживал у супруги Лили в шикарной трехкомнатной квартире.
Ради того, чтобы хоть иногда видеть возлюбленную, Вовка всячески старался сблизиться с Сергеем, буквально навязывая тому свое общество. Хотя Серегина компания ему совсем не нравилась. Вовке претили их забавы, гнусные замечания вдогонку каждой встречной девушке, более чем частые выпивки. Стойкое неприятие вызывало и ироническое Серегино отношение к нему, и унизительная кличка "Крестьянин", которая крепко прилипла к нему опять же с Серегиной подачи. Периодически он срывался, ставил жирный крест на дружбе с Сергеем, говорил себе, что и без него найдет подход к Тане, а если и не найдет, то стоит ли она таких жертв? Ведь все его воспитание, все его жизненные установки никоим образом не позволяли вести себя столь разнузданно, как полагалось в той среде. Ну не мог он быть таким, как все эти Шляпы, Яшки, Сундуки, Хряки и прочие члены их дурацкой компании. Не может он, вместо того, чтобы работать и, образно говоря, грызть гранит науки, каждый вечер проводить в поклонении Бахусу, после чего трястись в пьяном угаре под идиотскую музыку на дискотеке, задираясь ко всем и каждому, провоцируя драку, а после "мочиловки" вести снятую "ложкомойку" в ближайший подвал. Не может он так, не его это…
И он прекращал тусоваться с Серегиной компашкой. Сидел вечерами с Худым в бывшей Сашкиной комнате, ремонтировал магнитофоны и телевизоры, набираясь опыта и мастерства в выбранной профессии. С Худым было интересно, вернее, не столько интересно, сколько спокойно. Витька Коломиец — такой же деревенский паренек, как и сам Вовка, столь же уравновешенный, надежный и порядочный. За некоторый излишний вес, совершенно, впрочем, не портивший его обаятельную физиономию, за гренадерский рост, и внушительную в совокупности фигуру сокурсники любовно нарекли его Худым. Кличка нисколько не обижала Витьку, она ему даже импонировала, и вскоре уже все окружающие перестали называть его по имени, обращаясь сугубо по кличке.