Сладкий перец, горький мед

Туринская Татьяна

Иногда Таня стала ловить на себе восхищенные взгляды парней. Иногда это радовало, иногда, когда в спину неслись скабрезные, грязные замечания по поводу того, как приятно было бы провести с ней часок-другой наедине, оскорбляло и возмущало. Она еще не привыкла к своей красоте и часто подолгу крутилась у зеркала, разглядывая себя. Мимолетным взглядом она улавливала вполне симпатичное отражение, но, вглядываясь пристальнее, видела все того же лягушонка. Вот только сходство с воробышком кануло в лету.

Несмотря на разительные перемены во внешности, в личной жизни особых перемен не наблюдалось. Разве что исчез куда-то Патыч. Не то, чтобы совсем, просто стал появляться гораздо реже. Впрочем, это обстоятельство Таню нисколько не огорчало.

Скорее, его частые визиты ее раздражали. Но, с другой стороны, когда он исчезал надолго, она даже начинала нервничать. Не то, чтобы скучала за ним, а просто не любила, когда менялся привычный уклад жизни. А, что ни говори, к Патычу она привыкла, как и к его бесконечным признаниям в любви, и домогательствам, так ничем пока и не завершившимся. Но порой ей так не хватало его умелых ласк, медовых поцелуев и таких нежных, пьянящих прикосновений самыми кончиками пальцев, словно невзначай скользивших иногда вдоль позвоночника. От этих прикосновений Танина спина выгибалась сама собою, по телу пробегала волнующая дрожь и собиралась в кучку где-то в самом низу живота, набухая внутри горячим клубком и так хотелось чего-то еще непознанного, неизведанного… То Патыч надоедал ей, то, совсем изредка, но все же она начинала скучать за ним. Не от любви, нет — особо теплых чувств к нему Таня не испытывала. А скучала… ну, наверное, от одиночества. Да-да, несмотря на потрясающие перемены во внешности, Таня была совершенно одинока. Все восхищенные взгляды, устремленные на новоявленную красавицу, так и оставались лишь взглядами. Непонятно, то ли она была еще недостаточно красива, то ли парни боялись приближаться к ней, будучи абсолютно уверенными, что уж у такой-то красотки непременно должен быть сердечный друг, и им тут ничего не светит. Но, так или иначе, а была Таня во всей своей красе одна, как перст.

Правда, иногда она встречала Вовку Дрибницу, и что-то изнутри подсказывало ей, что эти встречи не случайны. Вовка определенно их подстраивал. Впрочем, делал это столь неловко и неумело, что все его "неожиданности" были шиты белыми нитками. Но ни эти "случайные" встречи, ни Вовкина неловкость вовсе не доставляли удовольствия Тане, не веселили ее. Дрибница был для нее настолько неинтересен и скушен, что от одного упоминания о нем на нее нападала неистребимая зевота. Нет, Вовка — явно не песнь ее души. Даже на том безрыбье, на котором она вдруг оказалась.

Даже странно. Ведь, будучи еще угловатым подростком, тем самым лягушонком без коробчонка, Таня не имела проблем с поклонниками. Правда, периодически появлялся Патыч и всех их распугивал кого угрозами, а кого и непосредственным применением физической силы, если слов не понимали. Но спустя какое-то время появлялись новые ухажеры и Таня не скучала. Даже более симпатичные подружки обзавидовались. Теперь же ситуация изменилась кардинально и не в лучшую сторону. Из ближайших подружек только Таня в данный момент была одинока. И Луиза, и Сима были как бы "при деле".

Луиза, наполовину русская, наполовину татарка, была, как и все полукровки, довольно эффектной и броской барышней. Вот только ростом не удалась — что называется, "полтора метра в цилиндре". Зато пышногрудая и не менее пышнобедрая, что при малом росте зрительно делало ее, обладательницу тонкой талии, сущим колобком. Тем не менее, парней на это татарское сокровище тянуло, как на мед. Правда, долго встречаться с кем-нибудь у Луизы не выходило, не каждому дано было выдержать ее взрывной темперамент, но, расставшись с одним кавалером, она тут же пристраивалась рядом с другим.

Сима — полная Луизина противоположность. Довольно высокая, правда, как и вышеозначенная подруга, пышнотелая, обладательница шикарных русых кос отличалась спокойным и рассудительным характером. Во взглядах куда более постоянна, нежели Луиза: уже два года, еще со школьной скамьи, встречалась с одноклассником, теперь уже бывшим, Вадимом. Бывшим,

потому что не далее, как месяц назад Сима и Таня, наконец, окончили опостылевшую школу и теперь готовились, что называется, к вступлению во взрослую жизнь. Луиза же была чуток постарше и школу закончила на год раньше подруг.

Странная это была дружба. Началась она тогда, когда все трое въехали в новый дом и, таким образом, стали соседями. А было тогда новоиспеченным подружкам по пяти лет от роду. Вот только Луизе было аж пять с половиной.

Сначала игрались в песочнице, позже пошли в школу. Из-за полугодовой разницы в возрасте случилось так, что Луиза пошла в первый класс на год раньше подруг. Сима же с Таней оказались теперь не только соседками, но и одноклассницами. Много чего было за школьные годы. И ссорились, и ругались, иногда даже дрались, но всегда в итоге мирились. И все было бы хорошо, будь подружек двое или четверо. Но их было трое…

Отсюда — ревность. Постоянно ревновали друг дружку. Пойдут Сима с Луизой в кино — обижается Таня. Смертельно обидится Сима, если Таня с Луизой уйдут на каток без нее, заболевшей не ко времени. Уйдут Таня с Симой в поход с одноклассниками — Луиза чуть не закатывает истерику.

Луиза в их тройке вообще отличалась. И не только экзотической восточной внешностью. Опять же в силу смешения кровей девочка обладала взрывным характером. Чуть что не по ней — тут же на ее лице отражалось неудовольствие: сначала надувала губки, потом начинали раздуваться ноздри маленького, вздернутого и чуть расплющенного книзу носика, а уж после раздавался истерический крик. Луиза очень любила обижаться на всех и каждого по любому поводу, обожала, чтобы к ней подлащивались и без конца просили прощения фактически ни за что. Например, кому-нибудь в голову приходила "гениальная" мысль слегка подсократить неудобоваримое имя Луиза до просто Лизы. О, что тут начиналось! Ноздри, казалось, вот-вот вывернуться наизнанку от злости, вслед за чем следовала гневная тирада о том, что никакая она не Лиза, а ЛУ-И-ЗА и никак иначе! Таня с Симой, бывало, начинали разыгрывать подругу, специально подтрунивая над ней: мол, а не поменять ли тебе имя в паспорте, уж лучше быть Елизаветой Петровной Шкварюгиной, чем Шкварюгиной же Луизеттой Петровной. На что Луиза, в очередной раз весьма красноречиво вывернув ноздри, шипела, брызгая слюной: "Идиотки! Вы ничего не понимаете! Луизетта Шкварюгина — это звучит гордо!" А Сима с Таней громко смеялись, доводя тем самым темпераментную подругу до белого каления.

Сима, правда, тоже обижалась, когда подруги начинали склонять на все лады ее имя. В свое время папаша-пьянчужка настоял на том, чтобы дочери было дадено красивое русское имя Серафима. Мать долго сопротивлялась, но после порции тумаков ей довелось согласиться с доводами супруга. Так и стала Сима в глубоком детстве Серафимой Степановной Бирюковой. Имя свое ребенок отчаянно ненавидел. Зато сокращенное — Сима — девочка приняла, как достойный выход из положения. Но когда Луиза, в ответ на издевательства Симы над своим именем называла ее Семафором, дело чуть не доходило до драки. В таких случаях только Таня могла разнять разозлившихся не на шутку подруг. Ее-то, как ни пытались, а иначе, как Танька, никак обозвать не могли. Луиза с Симой несколько раз придумывали ей какие-нибудь дурацкие имена, какие-нибудь Дафна или Ванда, но ни одно имя не приживалось. Так и осталась Таня Таней.

Еще одной характерной чертой этой дружбы было то, что и Таня, и Луиза всеми своими секретами непременно делились с Симой. Друг от друга могли что-то скрыть, но рассказать Симе — это была какая-то патологическая потребность. При этом и одна, и другая знали, что, несмотря на просьбу не рассказывать третьей подруге, Сима непременно все передаст, да не слово в слово, чтоб не переврать, а еще и свое добавит. Потом обижались, ссорились, но, спустя какое-то время с очередным секретом все равно упорно бежали к Симе.