Сладкий плен его объятий
Шрифт:
— Смотри в окно. Фоксенкловер должен появиться слева.
Как он и предполагал, это ее заинтересовало. Энтузиазм Девоны, иногда трогательно наивный, но всегда искренний, вызывал у Рейна грустную улыбку. Он не помнил у себя таких наивных чувств даже в детстве. Глядя на Девону, которая чуть не выпала из окна, Рейн подумал, что отсутствие здорового любопытства было воспитано у него или, если угодно, привито ему.
— Рейн, вот, должно быть, и Фоксенкловер. — Девона оглянулась на мужа, оживленная и взволнованная. — Он выглядит старым.
Не устояв перед
— Смотри, — сказал он, глядя на стену и на часть фундамента. — Это все, что осталось от старого строения. Оно сгорело дотла примерно в 1697 году. Бабушка говорила, что это было сделано в знак протеста против хитроумного налога на окна, введенного Вильгельмом и Марией[5].
— А ты что думаешь об этом?
— Что мой печально известный предок был не в своем уме. — Рейн качнул сережку в ее правом ухе. — Надеюсь, ты не побоишься иметь от меня детей. Скорее всего, Уаймены уже изжили дурную кровь.
Он прижал руку к ее животу. Может быть, она уже носит в себе его наследника? От восторга у Рейна закружилась голова.
— О, если в этом виноват твой предок, я уверена, что у него были на то веские причины.
Это было проявлением преданности. Смутное чувство, не дававшее Рейну покоя, утихло.
— Возможно, он ненавидел этот дом. И налог был только поводом, чтобы его разрушить. Этого уже никто не узнает. — Рейн пожал плечами. Его не особенно волновали темные секреты прошлого. — Так или иначе, он увлекся стилем Андреа Палладио, который в то время вошел в моду. Я не помню точно, как звали моего чудака-предка, знаю только, что позднее он стал приверженцем Берлингтона[6].
Карета замедлила ход и наконец остановилась во дворе. Всего один человек подошел к прибывшим, чтобы заняться лошадьми. Рейн сам открыл дверцу и вышел из кареты. Оглядывая двор, он мысленно сравнивал Фоксенкловер, каким он его помнил, с тем запущенным имением, которое предстало его взору. Именно этого он и хотел. Вынужденный уйти отсюда пятнадцатилетним мальчиком, Рейн мечтал о том, чтобы здесь все пошло прахом. Он ожидал, что почувствует удовлетворение. Но не почувствовал ничего. Совсем ничего.
— Типтон, дай мне руку, пожалуйста. — Голос Девоны вывел Рейна из холодной задумчивости.
Он повернулся, чтобы помочь ей сойти.
— Я редко тут бываю.
Ему вдруг стало стыдно. Демонстрируя Девоне это убожество, он раскрывал ей испорченность своей души. Разрушение Фоксенкловера было его местью, его карой матери. Рейн задумался о том, как бы поступила его не теряющая оптимизма жена, если бы осознала силу его ненависти. Может быть, все-таки безумие было у него в крови?
— Добрый день! — послышался веселый женский голос. Приближавшаяся к ним женщина, по всей видимости, экономка, махала им рукой. — Откуда вы, люди добрые?
— Я Типтон, — сухо ответствовал Рейн. — Будьте добры, сообщите о моем приезде матери.
Экономка остановилась так резко, что чуть не упала.
— Ах, сэр! Лорд Типтон! Как приятно вас видеть. —
— Ну зачем, Типтон? — упрекнула его Девона. — Зачем пугать до полусмерти бедную женщину?
— Пользуюсь своей властью, — ответил Рейн, зная, что жену это возмутит. — Пошли, посмотрим, кого еще я смогу напугать.
Холл, в который они вошли, был чисто убран и пуст. Очевидно, мать, недовольная своим бедственным положением, распродала статуи, картины и мебель, в свое время украшавшие его.
— Здесь очень просторно.
Это замечание вызвало у Рейна улыбку. Это было так похоже на Девону!
— Тут не помешало бы поставить мебель и статуи и повесить несколько картин. Но в сельской местности участились кражи.
— Дело не в кражах. Дело в отсутствии внимания. Особенно с твоей стороны, — заявила виконтесса, стоя в открытых дверях. — Я как раз собиралась перекусить. Вы оба можете ко мне присоединиться.
Она вышла, и им не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней.
— Это твоя мать? — тихо спросила Девона.
— Никто другой не посмел бы так держаться.
Рейн подал Девоне руку, и они вдвоем, выступая единым фронтом, вошли в комнату, где был накрыт завтрак. Впервые за все это время он будет противостоять матери не в одиночку.
Комната, в которую они вошли, явно принадлежала вдовствующей леди Типтон. Кремовые стены были украшены узором из цветов и виноградной лозы. Деревянный пол был вымыт дочиста. Любимый бабушкин индийский ковер занимал почетное место у камина. Рейн не мог сдержать циничной ухмылки, глядя на подставку в неоклассическом стиле с погребальной урной из черного фарфора. Вдова сохранила те вещи, которые представляли для нее ценность, и избавилась от остальных. Она, по-видимому, очень дорожила керамикой Веджвуда.
— Я не знала, что у тебя есть любовница, Рейн. Только вот не могу понять, зачем ты привез ее сюда. — Мать засопела, как будто даже дышать одним воздухом с ними ей было неприятно.
Рейн почувствовал, как Девона напряглась, готовая нанести ответный удар, и сжал ее руку, не зная, как она отреагирует на походя нанесенное оскорбление. Его мать инстинктивно оценивала противников и всегда нападала на самого слабого. Она вполне заслуживала безжалостного отношения к себе.
— Мадам, этот дом и земля принадлежат мне. Я вправе делать тут все, что мне вздумается. Вы, к сожалению, не можете сказать того же о себе.
— Я не собираюсь здесь сидеть. — Глаза леди Джослин, такие же, как у сына, только старые и усталые, превратились в узкие щелки. — Я не позволю тебе навязывать мне общество твоей шлюхи. Да еще в присутствии Медлин. Убирайтесь из этого дома.
— Леди Типтон! — Девона шагнула вперед, прежде чем Рейн успел сказать матери, что он думает о ее распоряжениях. — Произошло недоразумение, которое мне хотелось бы исправить, прежде чем один из вас скажет что-нибудь такое, о чем потом придется пожалеть.