Сладкий привкус яда
Шрифт:
– Салют! – тихо приветствовала меня Татьяна и вяло кивнула.
– Сядь! – позволил Орлов и, не поднимая глаз, шевельнул перстом в сторону кресла.
Я успел рассмотреть лист с мелким текстом, который он читал. Кажется, сверху было написано: «Заявление».
– Вы знакомы? – все еще не поднимая головы, спросил Орлов.
– Знакомы, Святослав Николаевич, – ответил я.
Князь приподнял лицо и взглянул на меня из-под бровей.
– Увольняться надумала, – пробормотал он равнодушно, затем еще раз – сверху донизу – пробежал
– Что? – не поняла девушка и подалась вперед. – Волосы?.. Нет, не крашеные, – ответила она и, чувствуя неловкость, как бы невзначай коснулась пряди рукой. – Это так выгорели в горах.
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Орлов. – Так чего заявлениями кидаешься, коли волосы некрашеные?
Похоже, что Татьяна уже объясняла князю причину и ей не хотелось повторяться. Она вздохнула и промолчала.
Орлов снова проявил любопытство к заявлению. Придерживая у глаз пенсне, он принялся читать заново, а я гадал, неужели у Татьяны проснулась совесть и, поверив в гибель Родиона, она решилась на этот мужественный шаг?
– Не могу я у вас больше работать, Святослав Николаевич, – прошептала Татьяна и взглянула на меня глазами, полными мольбы о помощи. – После того, что случилось, не могу.
– Да что ж ты, дева, меня все клычешь? – бормотал князь. – И некрашеная к тому же… Зачем же подписывать отказную? Служи, камочка! Уволить я тебя всегда успею. А если ты по другой части грустишь, так жениха я тебе найду… Этот лоботряс тебе не подойдет?
Князь кивнул в мою сторону. Меня начинал разбирать смех. Татьяна ерзала на диване и ускользающим взглядом вспоминала то меня, то большие напольные часы, то заявление, на котором лежала невесомая рука Орлова. Наконец князь медленными движениями сложил лист вчетверо, изорвал его на кусочки и припорошил обрывками дно корзины.
– Продолжай трудиться. Я тебя не обижу. Если хочешь, дам комнату и кормить буду. Работай!
На минуту в кабинете повисла тишина. Взгляд Орлова путался в седых бровях, как рыба в сетях. Наконец он выдвинул ящик, вытащил оттуда скоросшиватель и выудил из него покрытый цифрами лист.
– Вот что, братец, – сказал Орлов мне уже другим тоном. – Здесь мне строительная фирма «Монумент», которая будет в деревне школу строить, как-то хитро насчитала. Ты цены на материалы лучше меня знаешь – пройдись своим опытным взглядом. Если где наглеют – пометь карандашом, а если все в норме – я подпишу и оплачу.
– Извините, Святослав Николаевич, – напомнила о себе Татьяна, поднимаясь с дивана. – Когда мне к работе приступать?
Орлов склонил голову и взглянул на девушку.
– Сегодня погуляй по парку, подыши воздухом. А завтра с утра садись за стол. Только курточку эту смени, она тебе не идет. Ты в ней как урява.
Поведение князя меня, мягко говоря, озадачило. Зачем он вызвал меня к себе именно в тот момент, когда у него находилась Татьяна?
Когда мы с девушкой оказались на улице, я сказал:
– Курточка тебе в самом деле не идет.
– Да пошел ты! – рассерженно ответила Татьяна и посмотрела на себя. – Чем она тебе не нравится? Сумасшедший дом какой-то! Он хоть раз на календарь смотрел, этот твой Орлов? Он знает, какой сейчас год? Сам в косоворотке ходит, а на мою куртку кидается!
– Будешь лясничать, – негромко пригрозил я, – он прикажет отвести тебя на конюшню и выпороть торбачем.
– Что?! – ахнула Татьяна и внимательно посмотрела мне в глаза. – Все. Вопросов больше не имею.
И все же вопросы с ее стороны отсутствовали недолго. Едва я, откланявшись, повернулся к ней спиной, как Татьяна сдалась, ухватилась за меня, как за последний вагон уходящего поезда, и взмолилась:
– Стас! Ну хоть ты разговаривай со мной нормально, а не как с больной!
– Ради бога, – ответил я, обернувшись. – Только не надо убеждать меня, что ты хотела уволиться из-за Родиона.
– Хорошо, – на удивление легко, без торга согласилась Татьяна. – Я расскажу тебе, почему я хотела уволиться. Но для начала покажи мне его комнату.
– А это еще зачем? – удивился я.
– Я многое смогу понять, если увижу его вещи. Книги. Одежду. Порядок, в каком расставлена мебель…
– Ничего не получится, – ответил я, покачав головой. – Дом могу показать, я живу как раз над его апартаментами, но без разрешения старика входить туда не советую.
Мы шли по кипарисовой аллее. Почерневшие комки снега тянулись по обе стороны дорожки, как бордюр. Садовница шла нам навстречу с полными ведрами чернозема. Проходя мимо, она кивнула мне.
– Странная женщина, – произнесла Татьяна, когда мы разминулись. – У нее такое лицо… Как бы точнее выразиться…
– Одухотворенное? – подсказал я.
– Можно сказать, что так.
– Это тебе так с непривычки кажется, – пояснил я, рассматривая кипарис, стоящий ближе всего ко мне. – Ее лицо, как и у всех остальных служителей усадьбы, наполнено ожиданием.
– Ожиданием чего? – уточнила Татьяна.
– Крошек с барского стола… Не стой здесь, это нехорошее место, – посоветовал я, кивнув под ноги Татьяне.
Она сразу же шагнула в сторону и посмотрела на свои следы, отпечатавшиеся на сырой кирпичной крошке.
– В лагере Креспи, – произнесла она, – ты производил на меня куда более сильное впечатление.
– Сильное – в том смысле, что я не казался тебе таким идиотом, как сейчас? – уточнил я.
– Это ты сказал, – ушла от ответа Татьяна.
Я встал на цыпочки и провел ладонью по шершавому стволу кипариса. Наполовину отколовшаяся щепка так и не прижилась, высохла до черноты, хотя сразу после выстрела я прижал ее к стволу резиновым жгутом.