Сладкий развратный мальчик (др. перевод)
Шрифт:
– На самом деле, мадам Гийом.
– Тихо исправляю я, и резко поворачиваюсь к Анселю, когда слышу, как она невольно издает удивленный звук.
Улыбка Тины начинает сиять.
– Pardon. Мадам Гийом - новая наставница, она будет помогать вам, делать ваши растяжки и проведет первое занятие. Класс, пожалуйста, поприветствуйте нашего нового учителя?
– Шесть маленьких девочек и один глубокий голос вместе выкрикивают:
– Привет, мадам Гийом.
Прикусываю губу, сдерживая смех. Снова встречаюсь с ним глазами и в одно мгновение понимаю, он читал мои смс-ки и еле сдерживает свое волнение от того, что находится здесь и слышит, как
Как будто прочитав мои мысли, Тина прочищает горло многозначительно, и я мигаю и выпрямляюсь, пока отвечаю:
– Привет, девочки. И месье Гийом.
Несколько девочек начинают хихикать, но быстро затихают под решительным взглядом Тины.
– Также у нас сегодня присутствует гость, как вы заметили. Месье Гийом решил записаться к нам в академию. Пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы показать ему ваше хорошее поведение в студии и на сцене.
К моему полному изумлению, Ансель настроен погрузиться в мир становления балериной. Тина отступает к стене, и я знаю ее достаточно хорошо, чтобы понять, что это не какая-то проверка. Это удивляет меня. Я могу захохотать и сказать им начать растягиваться, пока буду разговаривать с Анселем. Но он, кажется, готов действовать, и я хочу, чтобы Тина видела, что мне под силу справиться даже с самым огромным и великолепным отвлечением во всем мире, стоящим передо мной.
– Давайте начнем с растяжки.
– Включаю какую-то тихую мелодию и показываю девочкам, что они должны повторять за мной: сажусь на пол и ноги вытягиваю перед собой. Прогибаюсь и тянусь руками, пока не дотягиваюсь до пальцев ног, говоря им:
– Если больно, то согните немного ноги. Кто посчитает для меня до пятнадцати?
Все стесняются. Все, кроме Анселя. И конечно же он начинает спокойно считать на французском:
– Un... deux... trois...
– девочки смотрят на него и хихикают в пол.
Мы продолжаем разогревать мышцы: растягиваемся на самом низком балетном станке, делаем шпагат, от которого девчушки визжат и качаются из стороны в сторону. Мы пробуем несколько пируэтов - если я доживу до ста, я никогда не перестану хохотать над видом Анселя, делающего пируэт - и показываю им растяжку сидя с ногами, прижатыми к стене. (Это, возможно я сделала намеренно ради Анселя, но я никогда не признаю это.) Девочки усердно работают, хихикая еще больше, а некоторые из них храбреют и начинают показывать Анселю, как и что надо делать: как держать руки, как делать прыжки и вращения.
Когда в классе становится громко и хаотично, Тина подбегает ко мне, хлопая и обнимая меня.
– Я удаляюсь. Кажется, у тебя есть не завершенные дела. Увидимся здесь в понедельник вечером в пять.
– Так сильно люблю тебя.
– Говорю я, оборачивая руки вокруг нее.
– И я, милая, - вторит она.
– Теперь иди и скажи ему тоже самое.
***
Ансель и я выходим из студии, и молча, бредем по коридору. Мое сердце так сильно колотиться, что кажется, от тяжести пульса мое зрение затуманивается. Чувствую тепло его тела, движущегося позади меня, но мы все равно ничего не говорим. Все еще не могу прийти в себя после моего удивления, я так потрясена, что даже не знаю как начать.
Теплый ветерок окутывает нас, когда мы открываем дверь наружу. Ансель наблюдает за мной внимательно, ожидая от меня хоть какого-то знака.
– Cerise...
– начинает он, но затем делает дрожащий вздох. Когда он встречается со мной глазами снова, я ощущаю каждую тикающую минуту молчания.
Его челюсть сжата, пока мы пялимся друг на друга, и когда он сглатывает, ямочка появляется на его щеке.
– Привет.
– Говорю я, мой голос натянутый и бездыханный.
Он спускается с бордюра, но все еще возвышается надо мной.
– Ты позвонила мне, прежде чем приехала сюда.
– Я звонила с парковки. Было слишком много вещей, которые нужно было переварить, находясь здесь... но ты не ответил.
– Никаких телефонов в студии.
– Отвечает он с милой улыбкой.
– Но я видел, что мой экран телефона засветился от звонка.
– Ты прилетел сюда прямо с работы? – спрашиваю я и указываю подбородком на его брюки.
Он кивает. На его челюсти красуется однодневная щетина. Картинка того, как он бросает работу и направляется прямиком в аэропорт - ко мне - едва успев побросать пару вещей в сумку, делает мои колени слабыми.
– Пожалуйста, не злись.
– Говорит он.
– Лола позвонила мне и сообщила, где ты. Я как раз ехал сюда, чтобы встретиться с тобой к трем и поужинать. Также, Харлоу упомянула, что сломает мне ноги вместе с другими выступающими частями тела, если я отнесусь к тебе не так, как ты заслуживаешь.
– Я не злюсь.
– Качаю головой, пытаясь прочистить ее.
– Просто... не могу поверить, что ты на самом деле тут.
– Ты думала, я просто буду сидеть там, сложа руки, и в какой-то случайный момент в будущем исправлю это? Я не могу находиться в такой дали от тебя.
Могу сказать, он хочет спросить: Зачем ты сбежала от меня? Почему даже не попрощалась? Но он не спрашивает этого. И за это он получает от меня поблажку. Хоть мой побег во Францию и из нее были необдуманными, он стал причиной этого: первый раз от счастья, а второй раз от разбитого сердца. И, кажется, он понимает это. Вместо этого, он пожирает меня взглядом, задерживаясь на моих ногах в телесных колготках под коротенькой юбкой для танцев.
– Ты выглядишь прекрасно.
– Говорит он.
– Вообще то, настолько прекрасно, что мне трудно подобрать слова.
Меня накрывает облегчение, и я прыгаю в его руки. Он обхватывает меня, зарываясь лицом в шею. Его руки настолько длинные, что могут несколько раз обернуться вокруг моей талии. Его дыхание касается моей кожи, а сам он дрожит напротив меня. Я говорю ему:
– Так хорошо.
– Он только кивает, и наши объятия, кажется, продолжаются вечность.
Его губы находят мою шею, челюсть, посасывая и покусывая. Его дыхание горячее и мятное. Он шепчет какие-то слова на французском, которые я не могу перевести, но это и не нужно. Я слышу любовь, жизнь, моя и извини. Затем его ладони прижимаются к моему лицу, и его рот накрывает мой, глаза раскрыты широко и пальцы на моей челюсти подрагивают. Это простой, целомудренный поцелуй - без языка, никакой глубины - но то, как я начинаю дрожать, говорит ему, что это намного больше, так как он отстраняется и на его лице видна победа.