Сладкий вкус огня
Шрифт:
Около пяти часов вечера я вернулся к дому, где между тем разыгралась драма иного рода. Пришли два человека с фермы, разбудили Терезу и сказали, что ночью на амбар обрушилось дерево. Провалилась часть крыши, и об этом необходимо сообщить страховой компании, плотнику, мэру и пожарнику. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что произошло. К моему удивлению, Тереза выглядела так, словно весь день провела за вязанием у камина. Кое-какие решения об амбаре были приняты, и наши гости ушли, приподняв свои черные шляпы. Но когда я наконец подошел к Терезе, она выскользнула из моих рук, холодная, как змея, и упала на диван лицом вниз. Я положил руку ей
— Посмотри на меня.
Она открыла глаза, но взгляд ее блуждал, избегая моего.
— В чем дело? — спросил я.
— Я думала, ты ушел. Бедная детка.
— Ты должен был, — сказала она, — я даже надеялась, что ты ушел.
— Ты могла бы взглянуть на машину.
Я хотел сказать еще кое-что, но сначала спросил из вежливости:
— Что с тобой произошло ночью?
— Не знаю, я всегда была немного лунатичкой. Еще в детстве. — И она взглянула на меня с притворной невинностью, как маленькая девочка, которая хочет, чтобы ее простили. — Ты на меня сердишься?
Это был настолько странный вопрос, что я решил противопоставить ему другой.
— Что случилось с черной курицей?
— С черной курицей?
— Я пересчитал их. Одной не хватает. Черной.
— Ты сошел с ума.
— Точно, — согласился я. — Я сошел с ума. Но все равно скажи.
— Ты съел ее в понедельник. — Действительно, у нас была вареная курица, которую Фу убил и ощипал. — Почему ты спрашиваешь?
— Ладно. Забудь об этом. — И я вышел из комнаты.
Поднявшись в спальню, я достал из-под кровати чемодан, положил его на кровать и принялся разыскивать свои вещи. Это оказалось не так-то просто. Пижамную куртку, свернутую в комок, я нашел в недрах платяного шкафа. Брюки оказались в ванной. Трубка пропала вместе с бритвой. Пропало все, и все постепенно отыскивалось, кроме большого черного блокнота. Может, он внизу? В этот момент я услышал, как к дому подъехала машина. Потом заскрипели ворота. Я подошел к окну и увидел во дворе Бонафу. В тот же момент из дома выбежала Тереза и бросилась в объятия к дяде. «Не слишком ли быстро?» — подумал я. Так в обнимку они и прошли в дом.
Через несколько минут послышался стук в дверь, которую я оставил приоткрытой. Бонафу вошел улыбаясь — у него всегда было улыбающееся лицо с тяжелой нижней губой и быстрыми голубыми глазами. Правда, теперь он, кажется, отчасти утратил свою обычную уверенность. Я как раз закрыл чемодан. Бонафу наблюдал за мной не двигаясь.
— Я очень люблю ее, — наконец сказал он, повернувшись к окну.
— Я тоже.
— Я не хочу, чтобы она страдала.
— Я тоже страдаю.
Взглянув на него сзади, я увидел, что он качает головой.
— Вы не из тех людей, которые страдают.
— Что вы знаете обо мне?
— У вас нет чувства ответственности и нервов.
Если он пришел разыгрывать роль оскорбленного отца, то она ему вполне подходила. У меня наготове была бомба, уже снабженная взрывателем. Я любовно погладил ее, но не спешил доставать, потому что знал: она взорвет нас обоих.
— Я хочу сказать, что она ничего не воспринимает легко. Вы, вероятно, не знаете: когда она была совсем маленькой, ее фактически бросила мать. Быть покинутой очень тяжело, но быть покинутой дважды — это слишком.
— Я не переношу психоанализма, — заявил я.
Бонафу обернулся и посмотрел на меня. Его молчание было упреком за абсурдность моего ответа. «Это все, что вы можете сказать?» — как будто говорил его взгляд.
— Что мне делать? —
— Все равно? Что вы имеете в виду?
— Пойдемте со мной, — сказал я и повел его к двери. — Пора раскрывать карты.
И когда мы спустились, я почти без подготовки обрушил на них свою информацию, как будто объявляя репертуар местного театра на следующий сезон.
— Я вернусь через десять дней. Думаю, этого будет достаточно, чтобы уладить все дела, и больше не уеду никогда. — Я взглянул на Терезу. Ее лицо словно витало в воздухе само по себе. — Я напишу тебе, — сказал я, — напиши мне тоже, дорогая.
Слезы потекли по ее щекам, но она не пошевелилась. Я прижал ее к груди, погладил похожее на раковинку ухо. Потом быстро вышел. У подъезда меня догнал Бонафу. Он помог мне уложить чемодан в багажник.
— Вам будет трудно?
— Ужасно, — ответил я.
— Не мог бы я чем-то помочь?..
— Спасибо, — усмехнулся я. — В подобных случаях один человек не в силах помочь другому.
— О, это не совсем так. Он может сделать многое.
— Что, например?
— Он может помолиться.
— Вы хотите казаться чудаком? Я захлопнул дверь и поехал.
XII
Если вас нужно сделать выбор между двумя любимыми людьми, значит, вы должны выбрать одну из двух жизней. Но такая задача вам не под силу, потому что эти две жизни — просто две половинки вашего существа, связанные неразрывно, как две стороны монеты. Если вы честны с самим собой, то вы можете только понять, что попались в ловушку, и попытаться поступить как можно честнее. В противном случае вы должны обмануть себя, убедить в том, что одно из двух ваших Я должно прекратить существование и принести себя в жертву другому. Но нужно еще решить, какое будет жить, а какое умереть. И это — самая трудная задача.
Я выбрал Ким, потому что она была мне ближе, созданная из положительной энергии и мелких компромиссов. Но кто-то другой выбрал для меня Терезу, и потому я был так угнетен, когда возвращался в Париж. У меня не хватало того героизма, которого требовала ситуация. Каждый поворот штурвала убеждал меня, что я поступаю малодушно. Но альтернативы не было. Если вы попались в ловушку, всегда есть вероятность, пусть слабая, что кто-то придет освободить вас. Но когда вы сами — ловушка: никто не в силах помочь вам. That is the question 3 — Испытав свою совесть и тщательно взвесив на своих испорченных весах все «за» и «против», к концу четырестапятидесятикилометрового пути я пришел к заключению, что осталась только одна проблема, одна, а не две: выбор слов. Например, Берни.
3
Вот в чем вопрос(англ.).
— С чего это ты решил уходить? Ты свихнулся? Что случилось? И что с этой историей о наркотиках? Ты даже не был в Перпиньяке, не так ли? Что случилось, мой мальчик? Расскажи, облегчи свою душу.
Именно тогда я впервые заметил, что Берни носит парик. Прежде это не бросалось мне в глаза. Казалось, его волосы растут нормально, но теперь я заметил, что они прикреплены к сетке. Наверное, у него было три или четыре парика разной длины, которые он менял каждую неделю. Мир стал для меня более ясным.