Сладкое яблоко раздора
Шрифт:
– Насколько я понял, вы знали Трутова давно? – сухо, сугубо официальным тоном уточнил Артем.
– Слушай, ты человек или робот? – спросила Ева и даже потрогала его за руку, слегка ущипнув. Вдруг там у него сплошной металл.
– Вы знали Трутова до сегодняшней встречи?
– Умеешь ты довести до белого каления.
– Знали?
– Я же сказала, что знала! И даже была немного в него влюблена!
– А он не мог изменить своей жене?
– Да нет, это я не могла изменить! Тебе!.. А он мог изменить своей Альбине!
– Сегодня?
– Я уже
– Может, вы напомнили Трутову о своих прежних отношениях? Может, вы как-то его разозлили? – спросил Малахов.
– Да нет, это я тебя злю! – Ева взяла его под локоть, грудью прижимаясь к плечу.
Как будто насос к его системе кровоснабжения подключился и заработал, в жилах забурлило, голова приятно закружилась. Но Артем взял себя в руки. Отталкиваться, отстраняться не стал, просто попробовал погрузиться в анабиоз, в котором ничего не чувствуешь, не соображаешь.
– Почему он сорвал с вас кулон?
– В порыве страсти!.. А теперь спроси то же самое, но на «ты»!
– Почему он сорвал с тебя кулон?
– Раздеть меня пытался, я его толкнула, он упал, кресло перевернул.
– Это его разозлило?
– Шлюхой меня обозвал! А я не шлюха! Просто без царя в голове… С Козоевым этим! Он же красавчик, если честно! И я молодая, незамужняя… А потом думаю: ну куда тебя несет, дура!..
– Трутов тебя бил?
– Ну нет!.. Он же знает!..
– Что знает?
– Виталика знает, брата моего! Виталик его в порошок может стереть!
– Виталику не звонила?
– Нет. Зачем?
– Твой телефон уже вскрыли, там все звонки.
– Я маме звонила.
– Когда?
– Ну, когда…
– Вся история звонков с твоего телефона у нас, – напомнил Малахов.
– Юра… Трутов куда-то ушел, сказал, домой сейчас отвезет, а я маме позвонила.
– Пожаловалась?
– Кому, маме? Ты что, на маму думаешь? – Ева с силой оттолкнулась от Малахова.
– Я не думаю, я спрашиваю, – качнул головой Артем.
– Трутов меня обидел, я позвонила маме, и она отправила к нему убийц? Ты это серьезно? – Ева смотрела на него как на ненормального.
– Может, и несерьезно. Но Трутов убит, – сказал Артем.
Но Ева его как будто не слышала.
– А если я на тебя маме пожалуюсь? Скажу, что ты меня обижаешь!
– Я тебя обижаю, – кивнул Артем.
А ведь это действительно так. Неважно, заслужила Ева небрежного к себе отношения или нет, но говорил он с ней жестко, даже грубо. Это не могло не обижать ее, особу, привыкшую к тому, что мир крутится вокруг нее.
– Еще как обижаешь!
Ева обвила руками его шею и, приподнявшись на носочках, посмотрела ему в глаза, желая заглянуть в его душу.
– И я знаю, кому на это пожаловаться!
– Жалуйся.
– Я пожалуюсь тебе… Ты же должен меня защищать?
– Как представитель закона.
– Хотя бы так.
– На общих основаниях.
– Не хочу на общих основаниях! – Ева капризно наморщила носик.
– Что ты хочешь, чтобы я с собой сделал?
– Зачем тебе что-то с собой делать? – не поняла Ева.
– Ну как же, ты жалуешься мне. На меня. Я же должен принять меры.
Артем думал о Земском. Вряд ли Ева жаловалась на него ему же самому, но полковник с собой что-то сделал. Застрелился. Может, и Ева сейчас думает о том же?
– Какие меры? – Ева с подозрением смотрела на него.
– Ну, мало ли…
– Я знаю, о чем ты думаешь… – Она ткнула в него пальцем. – И вот что я хочу тебе сказать!.. Ты больной, если думаешь, что я виновна в смерти Земского!.. И Козоева я не заказывала!.. И на Трутова никому не жаловалась. Просто так за себя стало обидно. И к маме на ручки захотелось!.. Тебе смешно?
Артем качнул головой, глядя на Еву. Ей уже тридцать два, возраст, в котором женщине как минимум неприлично быть одной. А у нее ни мужа, ни детей, только братья, у которых своя жизнь, свои семьи. Еве ведь тоже хочется домашнего тепла и семейной ласки, а нет ничего такого, вот и бросает ее из крайности в крайность. А остановить некому, приходился самой жать на тормоза. Замуж ей пора, одним словом. Как ее не понять?
– А мне смешно!.. Только я совсем не смеюсь!..
– И не надо, – покачал головой Артем.
Человек погиб, Трутова нет. И, возможно, Ева все-таки виновна в его смерти – и она, и ее семейка. Та же мама могла спросить за дочь, пользуясь возможностями своих сыновей. Способна она на такое или нет, сказать сложно, скорее всего вряд ли. Но как ни крути, а Ева звонила своей маме после того, как Трутов ее обидел… И Земский обижал Еву. И Козоев…
– Плохо мне, понимаешь, плохо!
– Понимаю.
– Мне без тебя плохо!
– Не знаю.
– Тогда пошел вон!
Артем кивнул. Ева могла говорить все, что угодно. Она сейчас в очень сложном положении, а полностью оправдаться возможности нет. Она это понимает, оттого и злится, не надо воспринимать ее слова всерьез. Тем более что нет у него желания остаться с ней.
– И больше не приходи! – бросила она вслед.
Артем качнул головой, нажимая на кнопку вызова лифта. Увы, оставить Еву в покое он не может. Подозреваемая она, и ей придется давать показания. И у него еще возникнут вопросы, и следователь захочет с ней поговорить.
Он зашел в кабинку лифта, Ева исчезла из вида, но до слуха донесся ее голос:
– Не бойся, маме на тебя жаловаться не буду!
Скорее всего, это был сарказм. Ну не могла Татьяна Витальевна устроить расправу над Трутовым, не тот она человек. Да и Ева, возможно, ни в чем не виновата. Возможно, Горбин и не убивал Земского. Да и над Козоевым он всего лишь замышлял расправу, может, он всего лишь хотел его покалечить. А Трутова мог убить Борщевик, его люди. По линии профсоюза, так сказать. Может, зря Артем подозревал Еву. И ее семью? Но в то же время Ева звонила матери, жаловалась ей. Это факт. И не поехала она к ней домой, к себе вернулась. Татьяна сама приехала к дочери, Артем застал их вместе. Как будто на месте преступления.