Сладкое Забвение

Лори Даниэль

Он был блондином, харизматичным и добродушным. Я и не подозревала о существовании такого беззаботного настроения, и оно в какой-то мере очаровало меня. Однако я была воспитана и глубоко погружена в совершенно иной мир. Мир, который положил конец его жизни.

Самым горьким было то, что чувство вины постепенно исчезало, как изображение в зеркале заднего вида, когда машина отъезжала.

Я прислонилась головой к стене, приподняла ее и покрутила кольцо на среднем пальце. Он

подарил это мне, как шалость. Однако теперь это стало обещанием самой себе исправить свою ошибку. И я не сняла бы его, пока не сделала этого.

Знакомое ощущение коснулось моей обнаженной кожи.

Я повернула голову в сторону и увидела Николаса, стоящего в конце коридора, с руками в карманах и ленивым взглядом.

— А я-то думал, что никогда не увижу тебя без розового.

Его глубокий голос коснулся моих ушей, и я вздрогнула от звука, заполнивший тихий коридор. Никогда не увижу тебя без розового. Мой разум перенес это в грязное местечко, где я была голой, а он смотрел на меня. Мои груди напряглись, когда тепло пробежало томной дорожкой между ног. Я сглотнула и отогнала тяжёлое дыхание.

Я почти никогда не носила черное, но сегодня я чувствовала себя не взводе. Может, потому что я знала, что он будет здесь, и мне необходима сила, которую чёрный цвет мог предложить, чтобы притвориться, что его не существует. Он видел меня только в белом или розовом — неудивительно, что большую часть времени он смотрел на меня как на смешную девчонку. Но это к лучшему. Если бы он вернул мне это очарование, я могла бы только представить себе хаос, который оно могло бы принести, и я не начинала бы новый скандал. Никогда.

Все еще прислонившись к стене, я задрала подол платья, пока не показались мои ярко-розовые каблуки.

На его губах появилась легкая улыбка, и он стёр ее большим пальцем, прежде чем засунуть руку обратно в карман. Бабочки порхали низко в моем животе. Если я когда-нибудь и прокляла — по-настоящему прокляла, — то только для того, чтобы описать, как он красив. Это заслуживало непристойного слова, иначе никто не мог бы понять масштаба этого.

— Что, ты понимаешь под «Сладкая Абелли»? — спросила я с задумчивым выражением лица.

Я должна знать, считалась ли я шлюхой для всей Коза Ностры. Жить в наивности не в моем стиле, как бы мне не нравилась правда.

Он поднял темную бровь, сохраняя дистанцию в десять футов.

— Ты хочешь, чтобы я это сказал?

Я медленно кивнула, зажав нижнюю губу между зубами.

Насколько все плохо?

Его взгляд искрился мрачным весельем, хотя сквозь него просачивалась небольшая доля горечи.

— Одна из самых сладких кусков задницы в Нью-Йорке, легко.

Я моргнула.

Сглотнула. Хмыкнула, скрывая тяжёлое дыхание. Это именно то, что он знал, что это значит, не обязательно то, во что он верил, верно? И все же я не могла удержаться от тяжести, которая образовалась у меня между ног. Мое платье от ощущения резкости и жара.

Это влечение обжигало, и прежде чем оно оставило шрам навсегда, мне нужно относиться к нему по-другому. Если я буду относиться к нему как к члену семьи — а он скоро им станет, — то, возможно, все это пройдёт.

Я оттолкнулась от стены и подошла к нему. Атмосфера старого ресторана держала заряд. Я вдруг задалась вопросом, было ли это чувство просто реакцией между двумя горючими силами, или моя страсть проникла так глубоко в кожу, что воздух стал гуще, чтобы дышать в его присутствии.

Со вздохом, который можно было истолковать как облегчение, я сказала:

— Ну, не так плохо, как я предполагала.

Я стояла перед ним на расстоянии вытянутой руки. Чувство значимости овладевало мной всякий раз, когда я оказывалась в его обществе, будто я привлекала внимание самого популярного мальчика в школе.

Прошлое все еще сжимало меня, настолько, что настоящее казалось легким, а найти смелость было нетрудно. Я подошла ближе и провела пальцем по краю пуговицы его пиджака.

В его голосе звучало разнообразие его естественной темноты; на этот раз он был грубее, но нисколько не забавным.

— Что я говорил о предположениях?

Так или иначе, его требовательный, властный характер только заставил мои щеки покраснеть. Как легко этот мужчина говорил людям, что делать, и ожидал немедленного повиновения. Серебряная ложка, должно быть, кормила его все детство.

— У меня были все основания полагать, что это что-то другое.

Я просунула черную пуговицу в отверстие и расстегнул его пиджак. Он смотрел на меня, и каждый сантиметр моей кожи горел, будто я стояла слишком близко к огню.

— Я бы с удовольствием послушал твои недоделанные рассуждения, — его тон говорил мне об обратном.

— Так, чего ты хочешь? — я расстегнула его пиджак, обнажив черный жилет, обтягивающий живот. — Просто проверяешь меня?

Его слова были пронизаны резкостью.

— Твоя сестра пьяна, и ты это поощряешь.

— Ох, значит, у меня неприятности?

Я сунула руку в карман его жилета и вытащила сигарету, которая, как я знала, должна была быть там. Я видела, как он держал ее между губами или перекатывал между пальцами, словно пытался бросить курить.

— Обсуди это с моим отцом. Я Абелли, а не Руссо.

Я хотела обернуться, но он схватил меня за запястье.

— Ты не выйдешь на улицу одна.

— Я видела, как кто-то из кухонных работников вышел.