Сладкозвучный серебряный блюз. Золотые сердца с червоточинкой
Шрифт:
Пришло время, и вся эта ярость обратилась против венагетов.
Может быть, все обстояло бы иначе, начни я питаться «кошачьими хвостами» в более нежном возрасте.
– Морли, когда-то я работал на университетского профессора. Он любил поразглагольствовать на разные темы. Так вот, как-то раз уважаемый ученый сказал, что в мире существует двести сорок восемь видов овощей, фруктов, зелени и клубней, которые едят люди. Из них свиньи едят двести сорок шесть. И не прикасаются только к зеленому перцу и луковицам «кошачьего хвоста». Это убедительно доказывает, что свиньи ведут себя разумнее,
– Пытаться спасти тебя, Гаррет, видимо, то же, что метать бисер перед свиньями. В своем медленном самоубийстве ты решил идти до конца. Скажи-ка лучше – ты берешь ребят?
– Беру. Надеюсь, мне не придется пожалеть об этом.
– Когда мы отправляемся?
– Ты торопишься, Морли? Хочешь побыстрее выбраться из города? Вот почему ты так охотно согласился двинуться в Кантард?
Дотс пожал плечами.
Ответ был достаточно красноречив.
Напугать Морли с его талантами и репутацией могла только очень мощная сила. Я перебрал в уме и смог остановиться только на одном человеке. Самом большом. Король преступного мира.
– С каких это пор, Морли, Колчек начал играть на паучьих бегах?
Он тут же свалился куда-то вниз, и со мной остался только его голос:
– Ты слишком большой умник, Гаррет. И это не принесет тебе счастья. Настанет денек, когда твоя проницательность сыграет с тобой злую шутку. Пока! Буду держать связь. За мной, увальни! Дожанго! Немедленно положи это на место! Дорис!
Так орет погонщик мулов, заставляя бедных животных стронуть с места тяжелый фургон.
Я отправился обратно в постель, размышляя, не пустить ли мне часть денег Тейта на ремонт окна. На новое, броское стекло с моим именем, выписанным яркими красками.
11
Старушка Вселенная забывает о слове «милосердие», когда речь идет обо мне. Едва я начал посапывать, как дверь снова затряслась под чьими-то ударами.
– Что-то надо предпринять, – бормотал я, сползая на пол. – Может, тайно сменить квартиру?
Распахнув дверь, я увидел дядюшку Лестера с двумя племянничками.
– Надеюсь, вы пришли сказать мне, что вся программа отменяется?
Я заметил, что парнишки влипли в неприятную историю. Их физиономии были разукрашены синяками и пластырями, а у одного рука болталась на перевязи.
– Что случилось?
– Недружественные посетители. Уиллард хотел бы поговорить о них с вами.
– Хорошо, иду.
Пришлось задержаться, чтобы привести себя в порядок, глотнуть воды и прихватить любимую дубинку.
Уиллард Тейт был в подавленном состоянии. Он ждал меня, заламывая руки. Всю жизнь я слышал это выражение, но само действо видел только у моей тетушки, для которой каждый вздох являлся актом высокой драмы.
– Что случилось?
Дядюшка Лестер оставался нем как рыба. Может быть, опасался, что, узнав страшную правду, я тут же брошусь спасаться бегством.
Папаша Тейт зажал мою руку в своих ладонях и качал ее, как рукоятку насоса, приговаривая:
– Я так благодарен вам за ваш приход. Так благодарен. Я просто не знал, что предпринять.
– Что случилось? – снова спросил я, пока он, судорожно
Тейт ничего не сказал.
Помещение было буквально разгромлено. Подмастерья все еще занимались уборкой. Некоторые из них щеголяли синяками, а кое-кто и повязками. Какой-то умник догадался заколотить дверь на улицу толстыми досками.
Уиллард взглядом указал на центр комнаты.
Там был труп. Он лежал на животе, одна рука была вытянута в сторону двери.
– Что случилось? – спросил я в очередной раз.
– Все произошло примерно в полночь. Я оставил здесь мальчиков на страже: вы говорили со мной таким тоном, что я начал беспокоиться. Пять человек вломились через уличную дверь. Мои ребятишки оказались на высоте. Один сумел поднять всех на ноги. Остальные укрылись в засаде и позволили налетчикам спуститься в подвал. Мы атаковали врагов, когда они собирались уходить. Мы хотели просто схватить их, но они запаниковали и начали отбиваться, не стесняясь при этом в средствах. И вот что мы теперь имеем.
Я наклонился рассмотреть убитого. Он уже начал распухать, но порезы и царапины, которые покойный получил, вылетая из моего окна, были еще заметны.
– Они что-нибудь утащили?
– Я посчитал, – ответил дядюшка Лестер. – Золото и серебро не тронуты.
– Они явились не за золотом или серебром.
– Вот как?
Все Тейты так и сияют. Но прячут свой свет под сосудом. Наверное, это рефлекс торговца.
– Они охотились за бумагами Денни. Его письмами к той женщине. Я все надежно спрятал, но здесь могло остаться что-то, чего я не заметил. Эти бумаги дороже всего металла, который они смогли бы унести.
Старый Тейт был ошарашен. Пришлось рассказать ему о нашей недолгой встрече с партнерами его сына. Он не хотел мне верить.
– Но это же…
– …ведение торговых операций с врагом, если сорвать прикрывающие срам одежды и взглянуть правде в глаза.
– Я знаю своего сына, мистер Гаррет. Денни не мог предать Каренту.
– Разве я говорил что-нибудь об измене?
Правда, мысль об этом меня посещала. Причем более конкретного свойства: что сделают с дураками, когда их схватят за торговлю с венагетами. Меня лично это не коробило. Эта война была разборкой между двумя враждующими бандами аристократов и чародеев, пытающихся установить контроль над копями, что означает господство над миром. И вызвали войну те же мотивы, что приводят к схваткам уличных шаек здесь, на улицах Танфера.
Будучи карентийцем, я, конечно, предпочитал, чтобы в сваре победила банда, стоящая во главе моей страны. Я обожаю оказываться победителем. Как, впрочем, и все остальные. Но меня совсем не задевает, если кто-то еще, помимо лордов, сумеет извлечь небольшую прибыль из схватки. Все это я постарался разъяснить Тейту.
– Дело в том, что связь с той стороной не прервалась, – сказал я. – И некоторые очень крутые парни желают ее сохранить. При этом они почему-то не хотят, чтобы мы вмешивались в их дела. Улавливаете?