Сладость горького миндаля
Шрифт:
– Нет, она послала свою горничную к его камердинеру, дураку Джону Слоуперу. Рассказала ему Джейн, что видела мисс Шарлотт с мужчиной в подвале. Этот дурак всё господину тотчас и пересказал, - Лорример утвердительно кивнул, словно призывая своего собеседника в свидетели человеческой глупости.
– Ну, натурально, когда он нагрянул, я стрекоча дал, лестницу-то я знал, как свои пять пальцев. А он, идиот набитый, мне вслед лампу кинул. Разбилась она рядом с мисс Шарлотт об стену, перепугалась мисс до смерти, тут дальше - тьма настала кромешная, я на карачки упал, ступеньки руками нащупал, проскочил два пролёта, да на третий этаж и выскочил. Отсиделся на чердаке. Потом вернулся тихонько, а там уже толпа собралась. Ну, я - человек честный, всё чин по чину мистеру Райану и рассказал. Что всё сделал, мол, как господин Джозеф велел, про Патрика рассказал, и как удрал я. А что мисс Шарлотт упала с лестницы - про то я только от коронера узнал.
– А мистер Патрик?
Лорример хмыкнул.
– Дурак он, мистер Патрик. Никогда ни в чём удержу не знал. А ведь правильно говорил мистер Райан: безумства надо совершать осторожно, предварительно сто раз всё обдумав. А уж эта страсть к мисс Шарлотт! "Love is delusion that one woman differs from another" - вот что повторял всегда господин Райан. И ведь когда сам мистер Райан понял, что переговоры с Грантом удачно идут, тот за сестру аж сто тысяч в государственной ренте дать согласился, предлагал же мистер Райан Патрику жениться на мисс Хэдфилд! Неплохо было бы. Пятьдесят тысяч на дороге не валяются. В семье такие деньги остались бы, разве плохо? И Джозефа этот план устраивал - тогда бы Патрик о доле братьев и не заикнулся бы. Но тот ни в какую. Ну, не дурак ли?
– А мистер Джозеф? Он был доволен тем, что случилось с мистером Патриком?
– Мистер Джозеф всегда говорил: " Будь оптимистом, все люди, которых ты ненавидишь, всё равно рано или поздно умрут" Умнейший человек. Чего бы ему быть недовольным? Теперь у него годовой доход - свыше трёх тысяч фунтов, а так как живёт он у племянника на всём готовом, эти денежки ему пойдут на карманные расходы. Плюс - мисс Летти, молоденькая девка, ядрёная, всегда под боком. Разве плохо?
– И его не мучила совесть?
– С чего бы?
– удивился Лорример, - он всегда твердил, что у некоторых кругозор - это круг с нулевым радиусом. Они называют его точкой зрения. А на мир надо смотреть широко...
По счастью, они уже приближались к Холлингворту, и Мэтью Лорримеру пора было выходить.
После их вежливого расставания, Донован снова вынул платок и утёр вспотевшее лицо. Ему казалось, что он одновременно стёр с глаз многодневное наваждение, но в итоге в глазах совсем не просветлело. За окном дилижанса сияло летнее солнце, ветерок, проникая в открытое окно, чуть шевелил занавеску и доносил внутрь стрекотание кузнечиков и неумолчный напев насекомых. Скрипели рессоры кареты, разговаривали попутчики, - но Донован не слышал ничего, он словно оглох от недавнего душевного потрясения.
Добравшись до Солфорда, Чарльз в гостинице распаковал папку с офортами, поставил на мольберт портрет мистера Райана Бреннана. Долго всматривался. Этот человек, столь восхищавший, теперь словно умер для него - и эта смерть изменила написанный на полотне облик: проступил ледяной и безжалостный холод глаз, резче обозначилась твёрдая линия красивых губ, заметны стали высокомерие и надменность человека, полагающего, что законы людские и Божьи написаны не для него. Сын ведьмы и хладнокровного, лицемерного мерзавца, сумевшего одурачить всех вокруг личиной добропорядочного человека, Райан Бреннан унаследовал бесстрастие матери, её безразличие к добру и злу, и фарисейское, ханжеское двуличие отца.
Теперь Донован сам укорял себя за слепоту, хоть и понимал, что просто был ослеплён красотой, - земной, преходящей, лживой и тленной. Красота - солнце художника, но на солнце нельзя долго смотреть... Несчастная мисс Энн была права. I never forget faces, but in your case I would be glad to make an exception , подумал Донован. На какой-то момент Чарльзу захотелось бросить в огонь портрет и эскизы, слепки с этого удивительного лица, но он, подумав, покачал головой. Этот поступок был бы для него трусостью. Слабостью. Самоубийством.
Нет. Он оправит этот портрет в раму и всегда будет возить с собой. Он даже выставит его в Лондоне.
Как укор его слепоте.
Как кару его наивности.
Как расплату за глупость и склонность одурачиваться красотой.
"Мужчины не занимают меня, женщины тоже..." (англ.)
124