Сладостно и почетно
Шрифт:
Фельгибель услышал взрыв, сидя в своем служебном кабинете. Услышал, облегченно пробормотал: «Ну, слава богу, наконец-то с мерзавцем покончено…» — и уже протянул руку к аппарату УВЧ-связи, чтобы передать в Берлин условное сообщение. Но что-то его остановило — то ли интуиция, то ли просто свойственная добросовестному службисту привычка все проверять самому, особенно когда речь идет о вещах серьезных. А тут уж куда серьезнее — одним телефонным звонком привести в действие механизм государственного переворота!
Когда он вышел из помещения узла связи, на территории ставки царила паника. Выла сирена, лаяли собаки, охранники и офицеры всех рангов и родов войск бежали с разных
— Что это?! — хрипло и излишне громко, как говорят глухие, спросил он, обводя всех безумным взглядом. — Что это было?!
Единственным, пожалуй, кто мог здесь ответить сейчас на этот вопрос, был генерал Фельгибель. Остальные ничего не понимали. Как выяснилось позднее, никому в первый момент и в голову не пришло объяснить взрыв покушением, произведенным кем-то из участников совещания. Пока прибежавший лейб-медик, профессор Морелль, оказывал фюреру первую помощь, столпившиеся вокруг высказывали самые разные предположения.
Кто-то сказал, что сработала мина замедленного действия, заложенная когда-то еще строителями. Другие возражали, что мина — вздор, ее давно обнаружили бы; взорвалась бомба, небольшая авиабомба, сброшенная с советского легкого бомбардировщика, — эти деревянные бипланы, в просторечии именуемые на фронте «русс-фанер», обладают поистине невероятной способностью прокрадываться сквозь самые плотные системы ПВО, поскольку летят низко, а локаторы их не засекают… Кто-то предложил совсем уже фантастическую версию, согласно которой сюда угодила ракета, сошедшая с курса во время испытаний на одном из полигонов на территории генерал-губернаторства.
Лишь тремя часами позже, когда присланные Гиммлером криминалисты стали просеивать мусор в исковерканном бараке и нашли кусочки латуни и мельчайшие обрывки светло-желтой кожи, кто-то наконец вспомнил о портфеле, оставленном под столом одноруким полковником. Пока же Штауффенберг был вне всяких подозрений, это позволило ему вместе с Хефтеном не только покинуть территорию ставки, но и спустя полчаса беспрепятственно улететь с аэродрома Растенбург.
Гитлеру между тем оказали первую помощь. От носилок он отказался и медленно похромал к своему бункеру, опираясь на руку врача. Проходя мимо начальника связи, он встретился с ним глазами и вдруг закричал, тряся вытянутой рукой:
— Ни одна душа в Германии не должна узнать, что здесь произошло! Вы слышите меня, Фельгибель? Ни одна живая душа!
— Так точно, мой фюрер, — машинально отозвался генерал, все еще не опомнившийся от потрясения.
И, вернувшись к себе, он, не сообразив (или уже не считая нужным) поставить в известность заговорщиков о непредвиденном повороте событий, блокировал все каналы связи, на несколько часов отрезав ставку от внешнего мира.
А в Берлине ждали, не понимая причин молчания. Не было связи и с «хейнкелем», на котором летел Штауффенберг: когда бомбардировщик переоборудовали, рацию с него сняли вместе с пулеметами, штурманским прицелом и бомбодержателями.
В ставку удалось дозвониться лишь около пятнадцати часов. Там подтвердили — да, было покушение, но подробностей никто не знал.
Подробности, впрочем, заговорщиков уже не интересовали. Важно было одно: бомбу Штауффенберг взорвал, следовательно фюрера больше нет. Возможность того, что он мог уцелеть при взрыве, все еще никому не приходила в голову.
Итак, настало время задействовать «Валькирию». Формально, отдать условный приказ мог лишь командующий армией резерва генерал-полковник Эрих Фромм; прошлый раз, в субботу пятнадцатого, это сделал Ольбрихт, так как Фромма на месте не было, но сегодня он находился при исполнении обязанностей. Обойти его было бы прямым нарушением всех правил, но и доверять командующему заговорщики не могли: Фромм, хотя и догадывался о заговоре, был труслив и двуличен, и ждать от него решительных действий не приходилось. Поэтому Ольбрихт, нарушая субординацию, решил и на этот раз взять ответственность на себя.
Около 15.30 в части берлинского гарнизона начал поступать приказ поднять войска по боевой тревоге. Начальник гарнизона генерал Корцфлейш получил распоряжение немедленно прибыть на Бендлерштрассе, военному коменданту столицы фон Хазе дали телефонное указание быть готовым к боевым действиям; все это делалось без ведома Фромма — приказы подписывал Мерц фон Квирнгейм.
В 16.10 Ольбрихт вызвал его к себе.
— Звонил Хефтен, — сообщил он, — они только что приземлились в Рангсдорфе, скоро будут здесь. Клаус просит всемерно ускорить стягивание войск к центру города — давайте-ка проверим, чем конкретно мы можем располагать… — Ольбрихт положил перед собой лист с машинописным текстом. — Итак, унтер-офицерское училище — Потсдам, курсы усовершенствования танковых войск — Гросс-Глинике, танковые училища — Вюнсдорф и Крампниц, оружейно-техническое училище сухопутных войск…
— Это и пиротехническое уже подняты по боевой тревоге, — сказал полковник, — как и гарнизон Шпандау. Да, и пехотное в Дёберице тоже.
— Только эти три плюс Шпандау? А остальные?
— Приказы отправлены всем.
— Отправлены, — проворчал Ольбрихт. — Приказы, мой дорогой, должны быть еще получены — и выполнены, вот что главное… Скажите Бернардису, чтобы подобрал двух-трех офицеров понадежнее, и пусть-ка он едет с ними, — он постучал пальцем по списку. — Надо всюду проследить, чтобы не было никаких осечек…
Бернардис с Дорнбергером и лейтенантом фон Оппеном отправились поднимать войска. Сам подполковник поехал в казармы охранного батальона «Великая Германия», Оппена послал в Вюнсдорф, а Эриха — в расположенные возле Потсдама Крампниц и Гросс-Глинике. Эрих забрался в коляску мотоцикла, и мощный «цюндапп» с ревом помчался по набережной Ландверканала.
А Ольбрихт тем временем пошел к Фромму — надо было наконец выяснить позицию человека, от чьего имени вот уже почти час во все части берлинского гарнизона рассылался приказ боевой тревоги. Фромм в своем роскошном кабинете пребывал — или делал вид, что пребывает, — в полном неведении; когда Ольбрихт сказал ему, что согласно только что поступившим сведениям в ставке произошло что-то весьма серьезное (говорят даже, что фюрер пал жертвой покушения) и ввиду возможных беспорядков следует незамедлительно принять некоторые меры, предусмотренные планом «Валькирия», Фромм Возразил, что торопиться не надо. Лично ему ставка ничего не сообщала, и совершенно неизвестно, что там в действительности произошло. Покушение — но каким образом? Трудно допустить, что преступникам удалось проникнуть в святая святых — внутреннюю зону «Вольфшанце», да и кто, скажите на милость, мог бы дерзнуть на столь чудовищное злодеяние?