Слаще жизни
Шрифт:
Выйдя под дождь, Ник направился к ближайшему перекрестку. И – о чудо: свободное такси вывернуло из-за угла, как раз когда он подошел. Выскочив на проезжую часть, чтобы остановить машину, он оказался по щиколотку в воде. Не дожидаясь, пока машина совсем остановится, Ник рывком открыл дверцу и, оглянувшись через плечо, крикнул Эве:
– Давай скорее!
Но она и так уже бежала к нему под неутихающим проливным дождем.
– Ребята, вы что, большие поклонники воды? – с широкой ухмылкой спросил таксист, когда пассажиры забрались внутрь. – Тогда, может, захотите посмотреть Приливный бассейн?
– В другой раз, – ответил Ник
Таксист протестующе заворчал, но один взгляд на лицо пассажира заставил его подчиниться.
– Вот, накинь. – Ник стянул с себя насквозь мокрую рубашку и набросил ее на дрожащие плечи Эвы. – Суше ты не станешь, но хоть какая-то защита, – сказал он нахмурившись и с сомнением в голосе.
Эва повела бровью, показывая на его обнаженный торс.
– Что о тебе подумают в отеле?
Ник рукой стряхнул с лица воду и засмеялся.
– Какое нам, черт побери, дело до того, что подумают другие? Главное сейчас – чтобы ты поскорей попала под горячий душ и легла в постель, пока не простудилась.
Эва тихо засмеялась.
– Я очень боюсь, что ты прав. – Посерьезнев, она взглянула на него исподлобья. – Ведь мне завтра работать.
Ник молча проглотил ее намек на то, что время, которое они могли провести вдвоем, истекло. Это он виноват, что их вечер начался так поздно.
– Мне было очень хорошо, Эва, даже если этот вечер получился не совсем таким, как я надеялся. – Он слегка поднял ногу и согнул ступню носком вверх. В туфле захлюпала вода, и через задник выплеснулась тонкая струйка.
– Ты испортил дорогую обувь, – заметила Эва.
Он пожал плечами, потом удобнее устроил ее под защитой своей руки.
– Ничуть не жалею об этом. Давно я так не веселился.
Эва поймала его руку и слегка сжала ее.
– Вот и славно. Мне тоже было очень хорошо.
Ник понял, что она имеет в виду все вообще, а не только их жаркие поцелуи под дождем. Он прислонился щекой к ее мокрым волосам, вдыхая чуть уловимый аромат, преследовавший его все последнее время. В одном он не сомневался: это еще не конец того, что началось между ними. Она целовала его так, словно пыталась прожечь насквозь.
Красные цифры на часах тускло светились в темноте, как чьи-то горящие злобой глаза. Три часа семь минут утра. Что-то недовольно бормоча, Эва перевернулась на живот и взбила подушку. Бесполезно. Ее веки были словно на пружинах – глаза открывались при малейшем звуке. Когда с деревянным стуком сыпались кубики льда из автомата, стоявшего в коридоре у самой ее двери. Когда лифт негромко, но с раздражающей бодростью оповещал звоночком о своем прибытии на этаж. Даже тишина казалась гулкой. Ей чудилось, что кровать вибрирует от звука, идущего откуда-то из самых глубин отеля и такого низкого, что его трудно воспринимать как звук. Наконец включился кондиционер, овевая струйками холодного воздуха огромную кровать.
Бессильно застонав, Эва снова перевернулась на спину. Лучше уж смириться с неизбежным. Сон все так же не шел к ней, как и три часа назад, когда они с Ником расстались в коридоре.
Последний поцелуй перед ее дверью, которым он блестяще подтвердил свое умение сексуально возбуждать, не оставил у нее сомнений в том, что страсть этого человека имеет глубокие корни и что она видела лишь самую ее поверхность.
Она потянулась к лампе и включила свет. Может быть, душ, обжигающе холодный душ снимет напряжение? Хотя вряд ли. Наверняка все кончится тем, что она еще сильнее переохладится и почувствует себя еще хуже.
– Дура! Дура! Дура! – вполголоса пробормотала Эва.
Почему она не поддалась настроению момента? Ведь уже чувствовала, как от его поцелуя постепенно слабеет ее самозащита. Он не остановился бы, если бы не остановилась она. Почему она это сделала? Потому что играла на интерес. И знала, что может и проиграть.
Эва оперлась локтями на скрещенные ноги и устало подперла подбородок ладонью. Давно я так не веселился. Она понимала, что он сказал это в ответ на ее глупость, но все же не могла выбросить сказанное из головы. Хотя почему ее удивляет, если человек, решивший навсегда отгородиться от всяких эмоциональных перегрузок, считает секс просто развлечением? Но ей не хочется быть для него развлечением, даже очень приятным.
Глядя на Ника, она представляла себе свое будущее, каким оно могло бы быть. Рисовала себе Ника в спокойные минуты, в конце тяжелого дня, когда ему понадобятся маленькие радости вроде ее улыбки и уединения. Представляла себе, как они делятся успехами и разочарованиями в своей профессиональной деятельности, как в конечном итоге даже вместе работают.
В воображении она видела и то, как черты Ника проступают на крошечном личике их первенца. Видела его серьезным и сосредоточенным, когда он учится менять пеленки или держать на руках хрупкую жизнь, созданную ими в любви, нежности и радости. Но чаще всего воображала, как его улыбка, сейчас появляющаяся так редко, навсегда вытеснит живущую у него в глазах печаль.
Эва не могла представить его себе в роли временного любовника, какой бы интенсивной и романтичной ни была их связь. Или допустить, что, полюбив его однажды, сможет потом и разлюбить. Именно в этом источник ее внутреннего конфликта. Она не пригласила его к себе в комнату, потому что не хотела ни обманывать себя, ни причинять себе боль. Ей нужно либо все, либо ничего.
Эва вздохнула, еще глубже погружаясь в свои невеселые мысли. Вот и сидит она сейчас без сна глубокой ночью, аккуратненько так зажатая в тисках конфликта между сердцем и умом. Или, может быть, борьба в ней идет между любовью и гордостью? Нет, между надеждой и желанием. Она надеялась услышать от Ника, что его отношение к ней больше, чем просто вожделение. Вожделение – это хорошо, определенно хорошо. Но, строя планы по «размораживанию» Ника, она неосторожно воспламенила себя.
Эва с ненавистью посмотрела на часы: три часа тринадцать минут утра.