Слава и боль Сербии
Шрифт:
Слово митрополита Черногорско-Приморского Амфилохия
Вот уже половина столетия минула со дня мученической кончины митрополита Черногорско-Приморского Иоанникия (Липовца). В течение этих пятидесяти лет делалось все, чтобы уничтожить память об этом, во многих отношениях исключительном, иерархе Церкви Христовой, занимавшем святосавский престол святого Евстратия Превлакского и святого Петра Цетиньского. Его убийцам как будто мало было просто его ликвидировать. Украдена и могила его, ибо по сей день неизвестно местонахождение его останков. Очевидно, что изуверы пытались убить и саму память о нем, также как и о восьмидесяти лучших священниках, чьи останки были брошены непогребенными близ Марибора, Камника, моста Зидана… А если не осталось могилы, значит, и человека не было, значит, не было ни преступления, ни преступника! Вот как рассуждали палачи.
Но человек
Краткое время, всего четыре года и несколько месяцев, пребывал на престоле митрополии Черногорской митрополит Иоанникий. В феврале 1941 года, в канун трагических мартовских и апрельских событий, в начале оккупации, он был возведен на престол, а в конце войны, в 1945 году,– убит. Его служение пришлось на один из самых тяжелых периодов как для митрополии, так и для Черногории, Сербии и Европы в целом. В то кровавое крестоносное время митрополит оказался в самой горячей точке – между молотом большевистского коммунизма и наковальней языческого нацизма. Обе идеологии – безбожные и тиранические, выросшие из одного ядовитого корня, были поддержаны миллионами. Под влиянием обеих идей – нацизма, то есть идеи расовой чистоты, «сотворившей кумира» из территориальных границ, крови и расы, и большевизма, с его обожествлением диалектического материализма и классовости,– была залита кровью Европа и весь мир, а род человеческий, и прежде всего европейские христианские народы, возвращен к дохристианскому язычеству. Но если фашистское зло большинством было распознано достаточно быстро по плодам бесчеловечного насилия и жестокости, то коммунизму марксистско-большевистского толка удавалось прикрывать свою демоническую сущность идеалом «нового устройства» человеческого общества, не знаемого прежде в истории, обещаниями волшебного земного рая и царства процветания на земле.
Поначалу сотрудничавшие (в 1939–1941 годах), эти две тоталитарные идеологии, параллельные лишь на первый взгляд, начали серьезно сталкиваться в своих внутренних идеологических интересах. Большевистский сталинизм антифашистскими выступлениями указывал на преступную природу нацизма, используя врожденный патриотизм и силу любви людей к Родине сначала среди русского народа, а затем и среди других славян, чтобы показать себя носителем прогресса, человечности и свободы. Если мы посмотрим на те трагические события сегодня, нам станет ясно, что в действительности большевизм, так же как и в конце Первой мировой войны, просто воспользовался бедами и горем народа, чтобы осуществить свои темные революционные цели, не выбирая средств. Ему были очень выгодны глубокий духовный и нравственный кризис и порочность общественной жизни, которые овладели европейскими народами в период между двумя мировыми войнами.
Митрополит Иоанникий (Липовац), всесторонне и глубоко образованный, духовный и мудрый человек с многолетним педагогическим опытом, с самого начала ясно понял, с каким коварным и страшным злом столкнулся его народ и мир вообще в эти трагические времена. Из архивных документов, оставшихся от тех времен, когда он занимал кафедру митрополита, ясно видно, что он прекрасно сознавал страшную угрозу христианскому самосознанию Европы и евангельским ценностям, на которых веками строилось это самосознание. Он смотрел на итальянцев и немцев как на оккупантов, каковыми они и были в действительности, и вынужденно принял навязанный статус «раба» по отношению к «хозяевам». Он, выросший в Приморье, веками находившемся под чужеземным давлением, был вынужден внешне приспособиться к существующему положению вещей. Однако во всем были видны внутренняя сила его сопротивления и трезвость, свойственные приморским народам, без которых они просто исчезли бы с лица земли как в духовно-церковном, так и в национальном смысле. Главная причина европейской трагедии и братоубийства народов, принявших христианство, заключается в том, что «они (как пишет святитель) утратили искреннюю христианскую любовь». Вот в чем объяснение «теперешнего кровопролития и источник трагедии новых голгофских мучеников». Люди одичали, расчеловечились, стали кровожадными. Произошло столкновение идеализма и материализма, любви и гордыни, Царства Небесного и царства земного, Божественного и демонического.
Эту радикальную поляризацию добра и зла, «идеализма» и «материализма», Иисуса Христа и Маркса, точнее – крестного пути Христова и пути марксистского материализма, митрополит особенно отмечал в безбожном коммунизме. Причину склонности к этим идеям в народе, особенно среди молодежи, он находил в преобладающем тогда религиозном оскудении и безверии, утрате благочестия и милосердия; известно, что в некоторых монастырях в предвоенное время жизнь доходила до упоения сластолюбием, поиска наслаждений, и уменьшалось число тех, кто искал любви, правды и истины. Но вместо того чтобы пойти по пути возрождения веры, нравственности, праведности и милосердия, по пути духовного совершенствования, молодежь «нырнула в мутные коммунистические воды», обманутая, по неопытности считая, что отравленный народный организм может исцелиться только при помощи увеличения дозы яда. «Беззаконие, коррупция, разнообразное общественное зло,– пишет владыка Иоанникий,– подпитывали друг друга и становились закваской для этого еще более страшного яда».
Из многих записок, посланий, актов и других текстов ясно видно, что митрополит Иоанникий был антикоммунистом, не как некоторые – по инерции или из сохранения мира в обществе, порочность которого он полностью осознавал.
Его трагические свидетельства подтверждают, что коммунизм – это сектантство, а коммунисты, утверждает он, обожествляющие собственные идеи, эгоистичные, неспособные к самокритике сектанты. Их идеал – не истина. И прошедшее послевоенное пятидесятилетие служит полным подтверждением оценки святителя, что «для них не существует ни души, ни Бога», что их идеология представляет собой огромную опасность и угрозу для духовного существования народа и национальных традиций, они отрицают святость, молитву, пост. С самого начала митрополит отмечал, что коммунисты гораздо больше уничтожали собственный единокровный народ, чем итальянских оккупантов, что руки их – в братской крови, что они «объявили войну и беспощадно вели ее против всех духовных и нравственных основ своего народа», войну, которая повлекла за собой годы невиданного террора и хаоса. Конечно, митрополит выступал против них не потому, что они вели борьбу с оккупантами: не могло быть и речи о его сотрудничестве с фашистами,– его протест был против того, что под прикрытием борьбы с фашизмом они осуществляли кровавую революцию, уничтожая Церковь и духовенство, сея страх и нравственное и материальное опустошение. Он пророчески увидел всю опасность этой мировой революционной идеи. Время показало, что нацизм был тяжелой, но излечимой язвой на теле Европы. Не являются ли сейчас те страны, которые были приверженцами этой идеи, ведущими странами в мире и в экономическом, и в техническом, и в любом другом смысле? Страны же и народы, которые после поражения нацизма попали в длительное коммунистическое рабство,– не являются ли они и сейчас, спустя столько лет после войны, обществом хаоса, анархии, социальной и нравственной нищеты?!
Митрополит Иоанникий все это предвидел и за свое предвидение закончил жизнь мученически, так же как и другие избранники – новые священномученики Церкви Христовой и миряне, особенно преданные Церкви. Его письменное наследие являет нам образ верного свидетеля своего времени – мученика Христова, умелого педагога, заботливого духовного отца, неусыпно пасшего свое стадо, человека великого милосердия и человеколюбия. Смиряясь перед оккупантской властью, своей дипломатичностью он вернул в родные дома из лагерей Албании и Италии сотни интернированных, многих спас от истязаний в тюрьмах Черногории. Как председатель Красного Креста Черногории митрополит сделал все возможное, чтобы люди меньше страдали от нищеты и голода, и не обращал внимания при этом, к какой из сторон принадлежит нуждающийся. Из письменных ходатайств видно, что он пытался вызволять из тюрем и коммунистов, убеждая, что среди них немало обманутых, соблазненных. «Много тех,– говорит он в прошении об освобождении,– которые и не знают, что такое коммунизм: кого-то силой принудили, кто-то обманут, кто-то – чтобы быть как все…». Часто он совершал обход больниц и тюрем, посещая скорбящих и больных.
Но в конце концов, когда пришла его очередь, пощады ему не было. Из сохранившихся записей видно, что он не страшился мучений. Зная цену мученичества первых христиан, он укреплялся их примером, ибо знал и победу христианства, знал и то, что ждет тех, кто отрекся от Христа.
Как будто предвидя свою скорую гибель, в Пасхальном послании (1943 года) он призывал паству к крестоношению, терпению в гонениях, страданиях и унижениях, к стойкости. Характерны его слова: «Но они (гонения) не должны пугать нас, напротив, должны наполнять сердца наши радостью, ибо тем мы удостаиваемся уподобления Господу нашему Иисусу Христу. Он должен оставаться нашим идеалом, святым примером». Таким полным надежды и веры в воскресение Христово было последнее обращение митрополита к своей пастве. Добрый пастырь всякое поучение свое подтверждает собственным примером. Так и митрополит Иоанникий: все, чему учил, все, о чем писал, подтвердил и засвидетельствовал своей мученической смертью. Он остался верен Христу и своему народу до конца. Место его захоронения неизвестно, но его имя и его подвиг становятся нам все более близкими, лик – все более светлым, чудотворным. Потому мы благодарным сердцем и усты завершаем повествование о новосвященномученике Иоанникии, восклицая: «Святый священномучениче Иоанникие, моли Бога о нас!».
Тропарь, глас 1:
Кровь твоя, и священства твоего,
И народа твоего верного,
За Господа пострадавших,
Словно Авелева кровь, вопиет небу,
Священномучениче Иоанникие,
Архипастырю Цетиньский,
А ныне ты и чада твои,