Слава
Шрифт:
– Я хочу услышать это снова.
Она опустила глаза и сжала руками кружку с пивом. Где-то внутри нее вновь зазвучал тот голос.
– Я не помню, сколько раз. Восемь, а может, двенадцать. Каждый раз... каждый раз он говорил... – Она повторила Дикону слова, которые уже выучила наизусть.
Пока она говорила, ее голос становился все слабее и слабее и под конец стал еле слышным.
– Почему ты не выдернула телефон из розетки? – спросил он.
Она обалдело взглянула на него, словно он предложил идеальное решение проблемы, только слишком поздно.
– Не знаю. – Ее глаза были
– О'кей, – коротко сказал он.
Воцарилось непонятное для нее молчание. Оно пугало ее, и она постаралась думать о другом.
Он уже собирался заговорить первым, когда она сказала:
– Я не могу вернуться в банк. По крайней мере, не сейчас.
– Разумеется.
– Они знают, что у меня бывают приступы астмы, это не покажется им странным. Я и раньше брала выходные по этой причине, как правило, на два дня. Мне надо поставить их в известность. – Лаура порылась в сумочке в поисках мелочи. – Я могу позвонить отсюда. – Она говорила гораздо увереннее, чем раньше, радуясь, что нашла себе какое-то дело.
– Здесь нет телефона, – сказал Дикон ровным голосом.
– Есть. – Она нашла монетки. – В углу бара.
Дикон покачал головой.
– Здесь вообще его нет, – твердо повторил он.
Лаура подняла голову, начала что-то говорить – и сразу же замолчала. Дикон глядел на нее в упор. Внезапно она ощутила холод, словно ей приложили к спине мешок со льдом. Не может быть, она ослышалась... Не может быть...
– В пляжном домике, – сказал Дикон, – тоже нет телефона. И никогда не было.
Глава 32
Лаура проснулась в четыре утра и лежала с закрытыми глазами. Еще не рассветало. Вдруг ей показалось, что ее тело сжалось в конвульсиях, хотя на самом деле это была обычная судорога. Ночью ей снилось, что она стоит на пляже, собираясь искупаться, и раздевается, но вместо одежды снимает с себя кожу – стягивает ее с плеч и бедер, точно резиновую оболочку. Она входит в море по щиколотку, и холодная вода обжигает ее обнаженные нервные окончания. Зайдя по шею, она оттолкнулась от дна и нырнула. Волна поглотила ее, она закричала и проснулась, не успев снова вынырнуть на поверхность. Проснувшийся одновременно с ней Дикон положил ей руку на плечо.
– Я не понимаю, – сказала она.
– Я тоже.
Лаура спала, поджав ноги, и теперь повернулась, вытянулась во весь рост и прижалась к нему.
– Мне снился сон.
Он не был уверен, про какой сон она говорит – про вчерашний или сегодняшний, – поэтому осторожно спросил:
– А я был в твоем сне?
– Нет. Я купалась и сбросила свою кожу, будто змея.
Значит, имелся в виду сегодняшний сон. Дикон не решился предположить, что все происшедшее в пляжном домике было просто затянувшимся сном наяву. Это означало бы, что он считает ее неврастеничкой. Что-то случилось... и вместе с тем ничего не произошло. Он задавал себе вопрос, было ли это порождением ее фантазии под действием страха? Тени в темноте, шум ветра... Словно читая его мысли, она сказала:
– Птица была настоящей.
– Да, – подтвердил он, – птица была настоящей.
Они говорили шепотом, словно опасаясь,
«Насколько это важно для нас? – подумала она. – Неужели мы занимаемся сексом только затем, чтобы утешать и защищать друг друга? Неужели секс для нас – только убежище от страха?»
Они поменяли положение, слегка отодвинувшись друг от друга. Она раскинула ноги, открываясь ему, а потом соединила в кольцо большой и указательный пальцы на его напряженном члене и несколько раз провела рукой – вверх и вниз. Он поднял руку к ее грудям и, наклонив голову, нежно тронул губами сосок; она изменила позу, и его рука снова оказалась у нее на животе.
– Что ты собираешься делать? – прошептала она, не прекращая двигать рукой.
– С Бакстоном?
– Да.
– Хочу найти что-нибудь такое, чем можно ему пригрозить.
– Ты уже придумал?
– Пока нет. То, что он любит. То, чего боится.
– Но что именно?
– Тебе лучше знать. Вот ты мне и посоветуешь.
Они говорили так тихо, что шелест постельного белья почти заглушал их слова. Она провела руками по его мускулам – от плеч книзу. Ее губы нежно коснулись его губ, глаз, лба и замерли.
– Ты спрашивал у меня его адрес. Почему домашний, а не служебный?
Он тронул приникшую к нему грудь, потом провел руками по ее талии, по округлости ягодиц и проник между бедер. Она раскинула ноги еще шире. Его член скользнул у нее между ног: не позволяя ввести его, она начала двигать им туда-обратно, получая наслаждение при каждом толчке.
– Он не так уязвим в банке, – сказал Дикон. Потом добавил, как если бы забыл сказать об этом раньше: – Дома он гораздо более уязвим.
– Я не могу пойти с тобой, – сказала она. – И не могу оставаться здесь одна.
– Конечно нет. Не волнуйся. Может быть, поедешь к друзьям?
– Может быть, – выдохнула она.
– Тебе все равно будет худо?
– Да, наверное. Впрочем, я не уверена.
Их речь теперь подчинялась ритму движений. Несоответствие между тем, что они говорили, и тем, что делали, возбуждало их. Это сообщало сексу нечто сокровенное. В кромешной темноте они ощущали друг друга по большей части на ощупь, на вкус и на запах, слова чередовались со вздохами и шелестом простыней. Она повернула его на спину и села на него верхом, впуская его в себя.
– Я не могу жить в своей квартире. Ты не против, если я останусь у тебя?
– Нет.
– Это еще ничего не значит.
– Может быть, и значит.
– Ты так считаешь?
– Не знаю.
– Мне здесь нравится. Я люблю высокие потолки. И ласточек по вечерам.
– Помнится, ты говорила, что он работает допоздна, этот Бакстон. По четвергам?
– Да.
– Каждый четверг?
– В общем, да.
Сидя на нем, она медленно раскачивалась взад-вперед. Дикон держал ее за руки. Каждый раз, когда она устремлялась к нему, мышцы ее ног напрягались, а он, просунув руку между ее бедер, легонько трогал ее и свою плоть.