Слава
Шрифт:
– Он ушел, – сказала она.
Бакстон поглядел на нее и кивнул.
– Все в порядке?
– Конечно... – Он заставил себя улыбнуться. – Конечно. Небольшая проблема... впрочем, нет... ничего.
– Я поставила твой обед подогреваться.
– Хорошо, – сказал он. – Сейчас иду.
– Том?..
– Сейчас иду. – Он повернулся и открыл ящик стола, чтобы отвлечь ее внимание.
Дверь закрылась. Бакстон посмотрел на лежащий на полу листок бумаги с телефонным номером. Все, что он любил, все, чем дорожил, было внутри этого дома. Он почти физически ощущал дрожание фундамента,
Он набрал номер. Записанный на пленку голос сообщил ему, что зоопарк открывается в девять утра и закрывается в шесть. Доступ посетителей, слушал он, прекращается за полчаса до закрытия. Он положил трубку и заплакал.
Глава 33
Молодой человек вошел в аптеку на углу Шестой авеню и Пятьдесят пятой улицы. Ему нужно было что-нибудь от страшной головной боли. Не обращая внимания на фармацевта, он взял с витрины несколько таблеток аспирина и направился к выходу. Кто-то попытался остановить его, тогда он вытащил «пушку» и выстрелил, разбив вдребезги несколько бутылок на задней полке. Потом он ушел.
Близ Хилтона такси, пытавшееся проскочить на красный свет, врезалось в отъезжающий от отеля лимузин и разбило его заднее крыло. Пока таксист и шофер лимузина выясняли отношения, образовалась огромная пробка. Таксист плохо говорил по-английски и был очень вспыльчив. Он толкнул шофера в плечо. Началась драка.
Через пару кварталов, ближе к центру города, небольшая толпа зевак наблюдала за перепалкой между мужем и женой. Они были похожи на актеров, произносящих заученные фразы. Он говорил, что больше никогда ничего не возьмет у нее, а она отвечала, что это будет просто прекрасно. В конце концов муж выхватил у нее из рук какие-то пакеты и бросил их на проезжую часть, где их раздавили выезжающие из делового центра города машины. Потом он ушел, не обращая внимания на ее крики. Она не побежала за ним.
Вдалеке послышался приближающийся вой полицейских сирен.
Остин Чедвик не видел и не слышал этого. Улицы и тротуары были закрыты поднимающимся маревом и виднелись как смутный узор сквозь вредоносный туман выхлопных газов. Обычно он смотрел прямо перед собой на освещенные солнцем остроконечные шпили, олицетворяющие мощь корпораций. Вверху он видел небо, голубое и чистое, словно доска для записи мыслей.
– Кто отвечал на звонок? – спросил он.
– Я, – ответил Стейнер. Он почувствовал себя виноватым, сам не зная почему.
– Что ты велел ему делать?
– Ждать инструкций.
– А что, по твоему мнению, он сделает?
– Не знаю, Остин. Дайте мне подумать.
– Бакстон, – сказал Чедвик. – Бакстон, – повторил он еще раз, словно взвешивая это слово на руке. – Ты уверен, что он рассказал тебе обо всем, что сообщил Дикону.
– Абсолютно уверен.
– Почему?
– Он рассказал все, что знал сам. Он мог сообщить ему меньше, но вряд ли больше.
Чедвик подошел к столу и постучал по его краю костяшками пальцев.
– Замечательно, – сказал он. – Просто отлично. Вшивый источник денег из вшивого банка – и что я имею в итоге? Сошедший с катушек убийца, болтливый менеджер и бывший полицейский, который оказывается зятем святого Питера Хендерсона и ворочает скалами. Мне не нужно это дерьмо, Гарольд.
«Оно не нужно никому, – подумал Стейнер. – Я не хочу заниматься этим и разгребать говно. Все идет, как идет. Твоя проблема, Чедвик, в том, что ты хочешь заставить плясать этот дерьмовый мир под свою дудку». Выражение его лица не изменилось: он спокойно стоял и ждал, пока ему скажут, что делать.
– Я смотрю на доску, Гарольд, и вижу записанные там имена, адреса, факты – разную информацию. Мне это не нравится: я хочу, чтобы доска была чистой, понимаешь? – Чедвик обошел вокруг стола, но не сел. Он взял небольшое пресс-папье в форме стеклянного глобуса с выгравированными на нем странами света и уперся в него взглядом, словно прорицатель, глядящий в магический кристалл. – Чистой, – повторил он.
«Пошел ты в задницу!» – подумал Стейнер. Вслух он сказал:
– Да, Остин.
Чедвик швырнул пресс-папье на стеклянную столешницу. Оно отскочило. Стейнер пригнулся, закрыв голову рукой. Чедвик закричал:
– Чистой!
– Куда ты идешь?
– Погулять. Я недалеко.
– Это безопасно?
– Конечно. – Элейн надела свое самое привлекательное платье – кремовое в светло-зеленый горошек, слегка расширенное книзу.
– К дому Лауры?
– Может быть.
– Я не уверен, что стоит это делать.
– Никто меня не знает. Никто меня не ищет.
– Ты права. Я полагаю, что ты права. – Аллардайс выбрал для нее помаду – скорее розовую, чем красную.
– Ты хочешь ее. Ты хочешь Лауру, правда? – Было непонятно, кому из них принадлежат эти слова. Аллардайс ответил:
– Ты сама знаешь, что хочу.
– Нам надо быть осторожными.
– Да.
– Я пока не хочу ее убивать.
– Этот человек, Дикон... Ты ведь боишься его?
– Нет, не боюсь. Он тоже должен умереть. Они выбрали туфли в тон платья. Аллардайс помог Элейн надеть их. Она села перед зеркалом и поправила парик.
– Ты думаешь, все прошло хорошо – там, в пляжном домике? Думаешь, она испугалась?
– Конечно.
– Хотелось бы мне, чтобы мы оказались там и увидели все своими глазами.
– Если бы я был там...
– Ты бы убил ее.
– Да.
– Впоследствии...
– Да. Впоследствии. Через некоторое время. Я пока не хочу ее убивать. – Аллардайс выбрал серьги. Элейн наклонилась и прицепила их.
– Скоро захочешь.
– Да, скоро.
– Что ты с ней сделаешь?
Элейн наклонилась к зеркалу так близко, что от ее дыхания запотело стекло. Их лица сблизились. Она возбужденно что-то шептала, он слушал и улыбался. Элейн улыбалась ему в ответ.
Гоуер сидел на стуле, будто соглядатай. Его поза осталась прежней, но он выглядел по-другому. Лицо стало похожим на серый, захватанный пальцами воск. Оно вздулось, словно он надул щеки и держал воздух во рту. Несколько мух проникли в комнату. Они сидели на его губах, как черные язвы. Они ползали по его глазам, но он не моргал.