Славка с улицы Герцена
Шрифт:
А еще мы любили смотреть знаменитую сцену из «Чапаева» – психическую атаку белогвардейцев. Помните, как они строгими шеренгами, под черным знаменем с черепом и костями, с винтовками наперевес маршируют на позиции красных. На н а ш и позиции! Прямо на кинозрителей.
Нам казалось, что мы слышим зловещий барабанный марш.
Лента обрывалась еще до того, когда Анка-пулеметчицца посылает в строй каппелевцев первую смертоносную очередь. И, откровенно говоря, я был рад этому.
В ту пору ни друзьям, ни даже самому себе я не смел признаться, что мне жаль этих красивых, стройных и (никуда не денешься,
Что ни говорите, а это страшно: идут, идут, и вот – р-раз! Та-та-та-та! И уже многих нет. В одну секунду!.. В настоящем кинотеатре, когда очередной раз показывали «Чапаева», я, бывало, даже зажмуривался в этот миг.
И хорошо, что здесь, у Стасика, этого не было. Дождавшись последнего момента перед обрывом ленты, крутили мы ручку назад. И хохотали с облегчением, когда офицерские шеренги торопливо маршировали обратно, спиной вперед. Пусть уходят…
И уже тогда мелькала мысль: если бы на самом деле можно было вовремя крутнуть в обратную сторону рукоятку, не доводить дело до большой крови…
Тогда же шевелилась и догадка – о том, что, может быть, не только в киноленте, но и на самом деле время не монотонно, а прерывисто и состоит из бесконечного множества картинок жизни. Кажется, теперь это ученые и фантасты называют «корпускулярной теорией времени» или как-то еще в том же духе…
Несколько раз мы с Фориком заговаривали об этом, но разговор быстро угасал: нам не хватало слов, чтобы выразить философские и физические сложности. Так сказать, имела место «недостаточность терминологического запаса»…
Чижик в этих разговорах не участвовал. Он любил сказки, непонятности мира его не интересовали. А может быть, и пугали. Зато прерывистое движение киноленты Чижик прекрасно освоил на практике.
Вот как это было.
Стасик подарил нам метровый кусок ленты от кинокомедии «Свинарка и пастух». Тот момент, когда этот самый пастух-дагестанец мчится на коне отстаивать права на свою невесту – свинарку Глашу. В аппарате Стасика этот отрывок проскакивал за пару секунд. Чижик научился продергивать ленту через наш фанерный фильмоскоп – коротенькими, длиной с кадрик, рывками. Конечно, это было гораздо медленнее, чем в настоящем кинопроекторе. И на экране возникало сильное мелькание. Но и движение возникало! Лошадь толчками вскидывала копыта, всадник судорожно приподнимался в седле, конская морда делалась все крупнее, приближалась к зрителю…
– Чижик, давай еще!
– Сейчас… – Чижик был безотказен.
– Чижик, еще раз!
– Пожалуйста!
Этот фильм длиной в несколько мгновений мы могли смотреть, смотреть и смотреть. Потому что создавали его как бы собственными руками. Вернее, Чижик создавал, но при нашем горячем, восторженном участии. Кстати, он умел продергивать ленту так, что кадрик всегда оказывался точно в рамке.
– Давай снова!
Но в конце концов – надоедало. И мы опять принимались за разглядывание отдельных кадриков.
Их теперь у нас было больше прежнего. Стасик расщедрился однажды, подарил пригоршню обрезков. Там оказалось даже несколько трофейных: про трех мушкетеров, которые на самом деле были
Самого Стасика отдельные кадры не интересовали. Ему нужны были ленты для проектора. Чем длиннее, тем лучше. Стасик добывал их у каких-то взрослых парней, имеющих дело с кинотехникой: выменивал, покупал. Вообще-то дела эти были, наверное, не очень чистые. Стасик от разговоров про них уклонялся. Ну, мы и не лезли с расспросами. Гораздо важнее, что Стасик обещал подарить еще несколько длинных обрывков. И мы заранее предвкушали, как Чижик начнет с четкостью механизма пропускать их через наш фанерный ящик и на экране оживут знакомые (а может, и незнакомые) киноперсонажи.
И это будет новое счастье. Даже больше, чем у настоящего кинопроектора!
Потому что у Стасика было хорошо, но в чулане под лестницей все-таки лучше. Это был полностью н а ш мир, н а ш е кино, н а ш а жизнь.
Здесь мы делились тети Катиными пирожками и секретами, пересказывали друг другу любимые книжки, рассуждали про устройство Солнечной системы и порой даже пели песни. Мы так подружились, что уже не стеснялись, хотя вообще-то пение считалось девчоночьим делом.
Но мы не просто пели, мы озвучивали наше кино! Если попадался кадрик из фильма, известного своими песнями, мы тут же затягивали:
Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил…
Или :
Первым делом, первым делом – самолеты…
Самой любимой была песня Дика Сэнда. Когда на экране появлялась бригантина «Пилигрим», Чижик тоненьким голосом начинал:
Кто решил стать моряком,
Кто покинул отчий дом…
И мы не отставали:
Пусть теперь о тихой жизни не тоскует!
Мы пройдем сквозь шторм и гром,
Где все пляшет кувырком,
Напевая песенку такую…
Вдохновение разгоралось в нас, и сухопутный чулан начинал казаться кубриком под корабельным трапом. Его даже покачивало.
Пусть молнии грозят нам в небесах —
Все равно мы не опустим паруса!
Честь и долг велели
Нам дойти до цели!
Пусть ветер завывает и ревет,
Пусть в ярости он снасти наши рвет,
Мы знаем путь один —
Вперед!..
Не уверен сейчас, что слова эти помню точно. Старый фильм про юного капитана Сэнда иногда показывают и в наши дни, но почему-то Дик больше не поет в нем свою песенку. Наверное, эти кадры вырезали, когда ленту реставрировали. Только в оркестровом выступлении прорывается знакомая мелодия. Хотя не исключено, что я путаю. Может быть, эту песенку отважный Дик пел не в фильме а в радиопередаче «Клуб знаменитых капитанов»…
Не думаю, что наши песенные номера отличались музыкальностью. По крайней мере, бабка Агаша сказала нам однажды на крыльце:
– Ну вот, принесла вас опять нечистая сила. Снова, небось, глотки драть будете под лестницей…
Остальные жильцы относились к нам снисходительно. Я бы сказал даже – с пониманием. И мы продолжали «драть глотки», если возникал на экране «песенный кадр…»
Стасик не обманул нас – подарил еще два куска киноленты. Один – из уморительной короткометражки «Старый двор» (там, где дворники с метлами наступают на мальчишек-футболистов), а другой – из какой-то спортивной хроники – с боксерами на ринге.