Славное дело: Американская революция 1763-1789
Шрифт:
Похоже, Хау не слишком интересовало то, что затевалось в Канаде. Возможно, что идея захвата Филадельфии занимала его далеко не так сильно, как многие полагали тогда и полагают сегодня, но он рассуждал в соответствии с опытом, который он вынес из нью-йоркской кампании 1776 года. Главная задача в те дни состояла в том, чтобы разгромить армию Вашингтона, а когда операция провалилась — захватить крупный американский центр, перекрыть морские торговые пути, установить контроль над окрестной областью и заручиться поддержкой колонистов, сохранивших верность Короне. Захват Филадельфии и долины реки Делавэр открывал сходные перспективы: в регионе шла бурная экономическая жизнь, фермерские хозяйства процветали, а восточная часть Пенсильвании была заселена по преимуществу лоялистами, с нетерпением ожидавшими прихода войск Его Величества [653] .
653
Gruber I. D. Howe Brothers. P. 222–223.
Хау был если не одержим, то, во всяком случае, поглощен этими планами в такой степени, что канадские проблемы были ему глубоко безразличны. На английском правительстве и прежде всего на госсекретаре по делам американских колоний лорде Джордже Джермене лежала обязанность убедить Хау в том, что
Возможно, Джермен искренне верил всему, что он писал Хау, а если и сомневался в разумности планов генерала, то, возможно, просто не решался открыто возражать ему. На данном этапе истории американской войны человеческие характеры и перипетии личных взаимоотношений приобрели — пусть и ненадолго — решающее значение. Характером, сыгравшим столь большую роль, был характер Джермена, что же касается взаимоотношений между людьми, то речь идет о людях, вовлеченных в английскую политику.
Из всех министров, отстаивавших жесткую линию в отношениях с американцами, никто не мог соперничать по жесткости с Джерменом — одной из самых бескомпромиссных фигур в правительстве. Джермен, которому в 1777 году исполнился 61 год, сменил Дартмута на посту госсекретаря по американским делам в ноябре того самого года, когда состоялись сражения при Лексингтоне и Конкорде — и Банкер-Хилле. Норт и король были окрылены тем оптимизмом, с которым он смотрел на американскую проблему: американцы, уверял он, непременно уступят, признают главенство законов, издаваемых британским парламентом, и тогда уже, вероятно, можно будет выслушать жалобы и удовлетворить справедливые претензии. Примерно таких же взглядов придерживался и сам король. Нет никаких оснований сомневаться в их искренности, однако не исключено, что Джермен просто не решался уточнить позиции, то есть смягчить, ибо король стоял на том, что американцы должны капитулировать. Между тем Джермен всегда был крайне чувствителен к обвинениям в слабости и уж тем более трусости. Его назначение на важный государственный пост было триумфом упорства и, более конкретно, неожиданным следствием застарелой вражды между Лестерами (оплотом фракции, традиционно поддерживавшей престолонаследника) и монархом (в данном случае Георгом II, дедом Георга III). Во время Семилетней войны Джермен, в ту пору лорд Джордж Сэквилл, служил на континенте под началом принца Фердинанда. В ходе Минденского сражения (1759) он ввел английскую кавалерию в бой не так быстро, как того желал принц, и последний обвинил его в неподчинении приказу. Джермен предстал перед военным судом, который осудил лорда за трусость и тем самым обрек на бесчестие и безвестность. Дело получило широкую огласку, однако лишь те, кто был в курсе политических интриг, понимали, что причиной столь сурового обхождения с Джерменом была его близость к дому Лестеров [654] .
654
Этот и два предыдущих абзаца опираются на: Willcox W. В. Portrait of a General. P. 143–146; Brown G. S. The American Secretary: The Colonial Policy of Lord George Germain, 1775–1778. Ann Arbor, 1963. P. 93–114.
После того как на трон взошел юный Георг III, доброе имя Джермена было постепенно восстановлено благодаря назначениям на различные второстепенные посты и членству в парламенте. К тому моменту, когда он занял кресло в кабинете Норта, в Америке уже вовсю шла война. Он доказал свою ценность своим непримиримым отношением к претензиям колоний на самостоятельность.
Но Джермен всегда тяготился своим постом в правительстве, и, вероятно, ему было неловко напрямую отдавать приказы одному из Хау, которые обладали большим влиянием и были королевскими фаворитами. Занимать жесткую позицию в вопросах колоний — это было одно; отдавать приказы Уильяму Хау — в частности, сообщить ему, что он должен объединиться с Бергойном, когда тот прибудет из Канады, — другое. Джермен не отдавал таких приказов.
Один из разработчиков британской стратегии на 1777 год, генерал Джон Бергойн 6 мая вернулся в Америку из Лондона, где он провел зиму. В этот день английский корабль «Аполлон» с Бергойном на борту пристал к берегам Квебека. Бергойн, человек кипучей энергии, на этот раз получил то, к чему всегда страстно стремился: полномочия независимого командующего и возможность использовать их. Он вернулся в свою армию после зимы, полной ярких впечатлений, включавших по меньшей мере одну конную прогулку с королем в Гайд-парке и совещания, на которых ему удалось убедить короля, что наступление из Канады вниз по Гудзону приведет к окончательному разгрому повстанцев [655] .
655
Ward С. I. P. 398–401.
Сэр Гай Карлтон, по-прежнему занимавший высокий пост в Канаде, встретил Бергойна с радушием, пусть даже и показным, и оказал ему всю поддержку, на которую тот только мог рассчитывать. В несколько недель была укомплектована армия, которая затем направилась в город Сент-Джонс на реке Ришелье. Эта армия представляла собой весьма разнородную, но внушительную силу — численностью чуть более 8300 человек, она состояла из 3700 солдат британских регулярных войск, 3000 немцев, большей частью брауншвейгцев, 650 канадцев и 400 ирокезов. Бергойна также сопровождал обоз из 138 гаубиц и пушек и около 600 артиллеристов для их обслуживания. У него были надежные подчиненные, среди которых следует выделить генерал-майора Уильяма Филлипса, его заместителя, бригадного генерала Саймона Фрейзера, возглавлявшего важную ударную группу, и барона Фридриха Адольфа фон Ридезеля, командовавшего немецким контингентом. Барон фон Ридезель, сопровождаемый своей супругой, тремя дочерьми и двумя служанками, был исключительно толковым и энергичным офицером, мгновенно распознававшим слабые места противника на поле боя и не оставлявшим без внимания ни одну брешь в неприятельской обороне. Хорошие солдаты и опытные старшие офицеры радовали Бергойна, который уже был заранее доволен собой и тем, что ему предстояло совершить [656] .
656
Ibid. P. 401–404.
Если бы Бергойн знал, какая неразбериха царит в стане его противника, он был бы настроен еще более оптимистично. Генерал Филип Скайлер командовал северной группировкой Континентальной армии, или Северной армией, но его положение было далеко не стабильным, и он это знал. Многие из его солдат были уроженцами Новой Англии и относились к нему презрительно. Скайлер не снискал себе славы в ходе ранних канадских кампаний, и его солдаты помнили это. Для нелюбви к нему были и другие причины: голландец Скайлер, владелец поместья с феодальными привилегиями, гордился своим статусом и с подозрением относился ко всем проявлениям того, что он считал новоанглийским эгалитаризмом; его солдатам из Новой Англии претили его аристократические манеры, его брезгливое отношение к простым людям и его холодность в общении.
Неприязненное отношение солдат из Новой Англии не смогло бы ослабить контроль Скайлера над его армией, если бы у него не было соперника в лице всеми обожаемого Горацио Гейтса, бывшего офицера британской армии, ныне виргинского плантатора, культивирующего табак и конгрессменов. Гейтс хотел быть и был полной противоположностью Скайлеру. Сын экономки, Гейтс имел невыразительную, даже некрасивую внешность, но был очень приятным в общении человеком. В отличие от Скайлера он не был сторонником строгой дисциплины и не скрывал своего восхищения ополченцами из Новой Англии — чувство, которое возвращалось ему сторицей. Кроме того, Гейтс был профессиональным армейским офицером и ветераном: он служил под началом Брэддока во время Франко-индейской войны и вышел в отставку в чине майора, чтобы обзавестись хозяйством в долине Шенандоа. Его прямота и видимая бесхитростность были обманчивыми, и Джордж Вашингтон, с чьей подачи в 1775 году он был назначен бригадным генералом Континентальной армии, очень скоро его раскусил. У Гейтса были честолюбивые планы: он хотел возглавить Северную армию. В конце зимы 1777 года после активного лоббирования кандидатуры Гейтса в конгрессе его желание сбылось, но лишь на короткое время — в мае командующим армией был вновь назначен Скайлер. Эта смена командования произошла в те дни, когда Бергойн начал собираться с силами для решительного броска на юг [657] .
657
О Гейтсе см.: Nelson P. D. General Horatio Gates: A Biography. Baton Rouge, 1976.
Не имея представления об истинном состоянии войск противника, Бергойн привел свою армию в движение с полной уверенностью в успехе. Он вывел свои войска из Монреаля на боевые позиции в конце мая — начале июня. Солдаты разделяли уверенность своего командующего в близкой победе. Как выразился по поводу этой всеобщей уверенности один офицер, армия начала кампанию в твердом убеждении, что «ее сопровождают все видимые признаки успеха» [658] . Через несколько дней похода это убеждение приобрело характер мании величия: «У нас возникла уверенность в своей непобедимости» [659] . Эта соблазнительная идея поощрялась самим Бергойном, который 20 июня выпустил воззвание, изобилующее угрозами и лицемерными посулами, попеременно призывающее американцев встречать своих воинов горячими объятиями и сулящее адские муки тем, кто не будет этого делать. Его намерения состояли в том, чтобы «предложить стране благополучие — и разорение». Он действовал ради восстановления «прав конституции», в отличие от «противоестественного бунта», ставившего себе целью установление «системы абсолютной тирании». Угнетаемые своими собственными соотечественниками, колонисты должны позволить ему и его армии защитить их. Не надо выводить из строя мосты и дороги, не надо прятать зерно и скот. Надо лишь довериться ему — человеку, который предлагает присоединяться: «…в ясном осознании христианского долга, милосердия моего августейшего господина и солдатской чести… А тот, кто оставит мои слова без внимания, пусть не уповает на расстояние между своим домом и нынешним местоположением моего лагеря. Стоит мне только дать знак индейским племенам, состоящим у меня на службе, и тысячи воинов обрушатся на закоренелых врагов Великобритании и Америки. Я считаю их врагами, где бы они ни таились. Если, несмотря на эти меры и искреннее намерение осуществить их, безумие враждебности не утихнет, клянусь, я буду оправдан в глазах господа и людей, когда призову государство к отмщению этим отъявленным злодеям — посланники правосудия и гнева ожидают их в поле, и разорение, голод и всякая сопутствующая кара, проистекающая из неохотного, но обязательного выполнения воинского долга, преградят им путь к возвращению» [660] .
658
Lord Francis Napier's Journal of the Burgoyne Campaign // MdHM. 57. 1962. P. 324.
659
Ibid. P. 324–325.
660
Ibid. P. 296–297.
Едва ли Бергойн мог подобрать более неподходящий тон или выпустить воззвание, которое могло бы причинить больший вред ему и его войскам. Его притязания на конституционность, патриотизм и христианские чувства в сочетании с грубой угрозой натравить на колонистов индейцев вызывали возмущение и насмешки. Подобно многим британским военачальникам, действовавшим в этих местах до него, Бергойн обладал талантом создавать оппозицию. Его соотечественники в Англии разглядели его просчет сразу, как только прочли его выспреннее послание: для Хораса Уолпола, человека с языком змеи, Бергойн отныне стал «болтуном Бергойном», «Помпозо» и, наконец, «Хурлотрумбо» [661] . В Америке Бергойн не только навлек на себя презрение, но и вызвал более серьезное чувство — страстное желание остановить его. Пусть для умных людей, таких как Уолпол, Бергойн был «Помпозо», но его солдаты видели в нем командира, сочетавшего в себе интуицию с профессиональной компетентностью. Для солдат одним из доказательств его профессионализма стало лаконичное указание полагаться на штык, ибо «в руках отважного бойца штык неотразим» [662] . Это совет не раз испытывался в деле и не раз выдерживал испытание.
661
Цит. по: Ward С. I. P. 405.
662
Hadden J. Hadden's Journal and Orderly Books. A Journal Kept in Canada and Upon Burgoyne’s Campaign in 1776 and 1777. Albany, 1884. P. 74.