Славное имя
Шрифт:
– Но вместе с этим я должен быть уверен, что вы подумали о том, что мое отречение от престола не приведет страну к катастрофе. Вы должны хорошо осознавать, что теперь ответственность за судьбу народов России ляжет на вас. Вы понимаете это?
– Я могу вас твердо заверить, что все пройдет мирно, – обмолвился Гучков, преодолев последним усилием воли робость перед бывшим царем.
– А если казаки поднимут бунт против вашей власти? – с тревогой в голосе спросил Романов, но это нисколько не поколебало Гучкова с Шульгиным, они восприняли его спокойно-рассудительный
– Мы думаем, что ничего не случится, потому что казаки полностью поддержали новую власть, – ответил Гучков, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности.
Романов выслушал его ответ с остановившимся сердцем и поблекшими глазами. Тихая тупая боль прошла прямо в сердце. Он внимательно заглянул в глаза Гучкову, что-то обдумывая, в следующую секунду он небрежно усмехнулся и еле-еле сдержался, чтобы не ответить резко.
– Я говорю с вами как с глухими. Дальше с вами говорить бесполезно. Вы не понимаете, что своими непродуманными действиями можете ввергнуть страну в страшный хаос. Вспомните о Боге, не берите грех на душу, – подчеркнуто спокойно сказал Ники.
Государь широкими медленными шагами прошелся взад-вперед. Потом он глубоко затянулся и, выпустив дым, придавил папиросу в пепельнице. Затем бывший царь встал и вместе с Фредериксом отправился в вагон-канцелярию, чтобы лично составить Манифест о своей отставке. Через один час, император подал Гучкову отпечатанный лист, и тот бережно взяв в руки бумагу, торжественно прочитал про себя.
По просьбе думцев Романов подготовил еще несколько важных бумаг. Последними указами император уволил прежний состав Совета министров, назначил князя Львова новым председателем правительства и утвердил Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича.
Романов, приметно нахмурив померкнувшие глаза, подал подписанные бумаги Гучкову.
– Прочтите, – в синих глазах императора блеснуло брезгливое выражение.
Гучков подобострастно просмотрев бумаги, и видимо, чтобы узнать дальнейшие планы Романова нерешительно спросил бывшего царя:
– Что вы теперь собираетесь делать, Николай Александрович?
Ники невидящими глазами скользнул по делегатам из столицы.
– Поеду в Могилев, чтобы проститься с войсками и повидаться со своей матушкой, а потом вернусь к своей жене и детям, – ответил Романов, собрав морщины на лбу.
Шульгин нетерпеливо высказал послесловие.
– Ах, ваше величество, если бы вы раньше задумались, то всего этого не случилось бы – внушительно промолвил Шульгин.
Ему явно не терпелось вставить свое слово в дискуссию.
– Вы думаете, обошлось бы? – недоуменно спросил Романов, и в его глазах выразилось такое отвращение и презрение, что депутаты невольно опустили глаза вниз.
Романова неоднократно предупреждали о грядущем перевороте, но он на это всегда неизменно отвечал, что на все воля божья. Что, верно, то верно разве судьбу обманешь?
Когда государь и депутаты расстались, Матвей Васильев взглянул на часы. Они показывали почти полночь. В этот час очередной
Через некоторое время, Романов не зная, куда деться от щемящей тоски и обиды вместе с Мордвиновым выскочил на перрон, чтобы подышать свежим воздухом. Стоявшие возле вагона конвойные казаки вытянулись в струнку.
– Можете снять с погон мои вензеля, – с горечью обронил Ники, закурив папиросу.
– Ваше величество, велите их догнать и убить! – вскрикнул с болью в душе казак, но Романов, выпустив изо рта дым, горько покачал головой.
Мордвинов, досадуя на себя, что не может найти нужных слов, чтобы утешить бывшего царя попросил его не волноваться, добавив, что он же не напрашивался на российский престол. Пускай, дескать, теперь в Петербурге управляются с государством, как хотят, только что путного из этого выйдет.
– Но что будет с Россией? – с непередаваемой болью воскликнул Романов и от душевного потрясения опустил смятые веки на глаза.
По тому, с какой горячностью это сказал Романов, Матвей Васильев понял, что для него этот вопрос был, что называется наболевшим.
Мордвинов состроил преданное лицо.
– Ваше величество, что вы теперь намерены делать? – тихо спросил полковник.
– Все так быстро произошло, что я даже не знаю, что мне делать. У меня сегодня сердце не на месте. Я испытываю такое чувство, что меня будто кто-то исподтишка зло уколол шилом прямо в сердце, – растерянно проговорил Романов. – Скорее всего мы уедем всей семьей в Крым или в Костромскую губернию.
– Ваше величество, вам надо лучше отправиться за границу, – посоветовал Мордвинов.
– Ни за что! – голос императора дрогнул, его лицо искривилось в мучительных муках. – Я слишком люблю Россию.
– Как бы чего не случилось, ваше величество!
Душа бывшего царя наполнилась такой изнуряющей тоской, как будто на его сердце положили кусок льда. А в потемневших от горя глазах застыло столько неизбывной горькой муки, что на него было больно смотреть. Романов всегда спокойный и ничем невозмутимый, был страшно утомлен и бледен. После длительного напряжения Ники чувствовал во всем теле смертельную усталость.
– Вам надо отдохнуть, ваше величество, а то на вас совсем лица нет.
– Не могу быть спокойным, душа болит за страну и семью, – с сокрушенным сердцем и со слезами на глазах промолвил Романов. – Лишь бы они не довели ситуацию до гражданской войны. Я чувствую, что это добром не кончится. Дорого обойдется нашей стране предательство генералов и чиновников.
– Ваше величество, крепитесь!
– Они сильно заблуждаются, посчитав меня помехой на пути к своему счастью. Но когда они поймут это, будет уже слишком поздно.