Славное море. Первая волна
Шрифт:
Капитан пошарил глазами группу матросов.
— Кок!
— Есть капитан! — громко отозвался кок и, поправив белый колпак, выступил вперед.
— Уменьшить норму хлеба до четырехсот граммов.
— Есть уменьшить норму хлеба! — не по-уставному, скучно ответил кок.
У всех вырвался тяжелый вздох и замер.
— И еще… Постарайтесь приготовить что-нибудь сносное и на этой воде.
— Старался, Сергей Петрович, много раз старался.
— Постарайтесь еще столько раз, но сделайте. — И, повернувшись в другую сторону, позвал: — Доктор!
— Есть! — односложно отозвался судовой врач, пожилой человек с широким пухлым лицом. Даже в шторм он ходил без фуражки, хотя голова у него была почти голая, только с висков чуть прикрытая легким пушком.
— Чем вы можете помочь команде? Тот удивленно развел руками:
— Я не могу сделать морскую воду пресной, Сергей Петрович.
— Верно, этого вам не сделать, — повысил голос капитан. — У вас есть на медпункте вода?
— Тринадцать литров дистиллированной воды.
— Два литра оставьте себе, а одиннадцать раздайте команде. Понятно?
— Слушаюсь! — немного взбодренный резким разговором с капитаном, сказал врач.
Возвращаясь в каюту, Геннадий зашел на корму, чтобы посмотреть на кулика. На этот раз при виде матроса отдохнувший кулик сразу выпорхнул за борт и низко над водой полетел в сторону берега.
«Знает дорогу, шельма», — подумал Геннадий и искренне порадовался за одинокую птицу.
Свою порцию дистиллированной воды Геннадий получил после вахты.
Доктор посоветовал пить воду маленькими глотками, и он пил ее медленно сквозь полусомкнутые губы. Ему казалось, что у воды привкус меда. Ее едва хватило, чтобы смочить пересохший рот.
С тоскующим желудком он шел мимо камбуза. Отсюда всегда пахло вкусным борщом, котлетами, румяными пирожками.
Но в эти дни в камбузе было тихо, и он прошел мимо, даже не взглянув на знакомую дверь.
— Эй, Серов! — окликнул его кок. — Зайди! Геннадий нехотя зашел в камбуз.
На длинном, обитом белым железом столе стояли три стакана. Каждый наполовину налит красной жидкостью.
— Ну-ка, попробуй! — пододвинул он один стакан. Геннадий осторожно потянул жидкость.
— Сухофрукты?
— Да. Компот из кураги, — сказал кок. — Вкусно?
— Нет, соленый, не станут пить.
— Попробуй другой. Второй оказался приятнее.
— Такой ничего, терпеть можно. — И он отпил еще глоток.
— А этот? — кок пододвинул третий стакан.
— Ой, этот совсем не горький!
— Ну вот, таким сегодня и будем кормить команду. У Геннадия не хватило сил поставить недопитый третий стакан на стол. Он так и стоял с поднятым стаканом, нерешительно поглядывая на кока.
Тот понял его мысли и, лукаво потеребив свои короткие усы, разрешил:
— Пей до дна!
Залпом выпив компот, Гена вдруг, расхрабрившись, опрокинул в рот содержимое и второго стакана.
— Молодец! — похвалил кок. — А теперь поработай со мной. Мой помощник слег, на него нет надежды. Будем вместе растирать курагу.
В этот день Геннадию пришлось выстоять дополнительную вахту в камбузе, зато вечером все ели сносный компот, хотя он и был приготовлен из соленой воды.
— Что, опять компот? — удивился боцман.
— Да вы покушайте, понравится, — сказал кок.
— Пейте, Иван Демидович, очень вкусно, — попросил Геннадий.
Боцман сделал глоток, потом другой и вдруг начал торопливо пить мелкими глотками.
— А ну-ка еще один, можно?
— Маловато у нас теперь, — притворно жаловался кок, — но для вас всегда найдется.
Боцман первым закончил ужин и торопливо вышел из столовой. Он чувствовал себя неловко перед командой и старался забыться за каким-нибудь делом.
В столовой сразу же начался злой разговор о нем.
— Проморгал, старая кочерыжка.
— Вся команда из-за него мучается. Геннадию стало не по себе.
Лица у матросов исхудалые, морщинистые. У каждого синие круги под глазами. Полуголодные, без воды, в шторм, они исправно держат свою вахту. Да, они имеют право сердиться на виновника их беды.
Теплоход качало, по столу ерзали стаканы, из носка чайника при каждом крене выплескивалась вода.
Геннадий пытался собрать стаканы, поставить их посредине стола, но у него от волнения дрожали руки. Непослушные стаканы ускользали из-под пальцев.
Сутуля плечи, как боцман, он молча вышел из столовой.
«Ну, почему, почему я такой? — с горечью думал Геннадий. — В школе все было хорошо. Там я не боялся говорить правду и о друзьях и о себе. А тут? Почему? Может быть, там были ребята, друзья, а тут взрослые?
И все они разные: одни добродушные, мягкие в словах, другие сухи в разговоре и раздражительны».
На палубе было холодно. В проходах и в надстройках бился пронзительный ветер. Через борт летели соленые брызги и хлопья пены.
Иногда теплоход ложился на борт особенно круто, тогда под кормой оглушительно завывали в воздухе обнажившиеся правый или левый винты.
Без бушлата, в одной робе Геннадий обошел всю палубу и нигде не мог остановиться. Поднялся на мостик к штурвальной рубке. Здесь было еще прохладней. Ветер свирепствовал, море кипело.
К горлу Геннадия подкатил теплый горький комок.
— Ты что, Серов? — раздался сзади голос капитана. Геннадий испуганно повернулся к нему.
Снова задрожал подбородок.