Славное море. Первая волна
Шрифт:
— Зачем, зачем они ругают боцмана? Не он, а я виноват во всем.
Волнуясь и спеша, Геннадий рассказал капитану, как видел плывущие по реке щепки — верный признак начавшегося прилива — и никому не сказал об этом.
Капитан слушал молча.
Стоять на одном месте в шторм труднее, чем ходить. Когда волны поднимали судно, казалось, поднимались и они. Когда же теплоход сползал с волны вниз, палуба уходила из-под ног.
— На судне за все и больше всех в ответе капитан. В этом деле мы виноваты все, а я особенно. У моря есть много своих законов, Серов. И все — от капитана до рядового матроса — должны познавать их. Море не терпит людской беспечности и зло мстит за это.
Капитан круто повернулся и пошел в рубку. «Не легко и ему, — глядя вслед капитану, подумал Геннадий, — даже согнулся…»
Суровый разговор капитана не огорчил Геннадия.
На душе стало легко, как бывает легко человеку, сбросившему непомерную ношу.
Он спустился в каюту, машинально открыл иллюминатор, сел на стол, стал смотреть на встречные волны.
Труд матроса уже перестал быть ему в тягость. Разговоры с Юсупом научили его еще больше уважать товарищей. И сам он чувствовал, что в матросском коллективе он теперь не лишний.
Ветер занес соленые брызги, и Геннадий не утер их. Что-то особенное, большое и радостное пришло сейчас к нему. Вот он и на Севере. Сейчас шторм. На него бегут волны, и летят в лицо брызги холодной морской воды.
Кто из молодых моряков не чувствовал такого подъема, ощутив на губах брызги соленой воды в первом шторме!
— Вот шторм, а мне не страшно, — шепчет Геннадий.
Мелкие прозрачные капли морской воды висят у него на бровях, на лбу, скатываются по пухлым щекам. Корабль клонится носом ниже, волны встают выше, гуще летят в иллюминатор брызги.
Что ж, пусть! На то море, на то Арктика. Будет что вспомнить, когда он вернется в Леногорск.
Чуть перевалившись с боку на бок, «Полярный» глубоко зарылся в волну. Перед глазами матроса встала почти черная плотная завеса.
Правая рука Геннадия сама вскинулась к тяжелой бронзовой раме, чтобы закрыть иллюминатор, но было уже поздно. Широкий фонтан воды с большой силой ударил его в висок. Геннадий кубарем свалился на пол, на несколько секунд потеряв сознание.
Придя в себя, он увидел, что стоит на четвереньках. Ноги почти по колено и руки до локтей находятся в воде. Перед лицом плавали смытые со стола ручка, карандаш, трубка боцмана и коробка с табаком.
Выпрямился, глянул в иллюминатор. Волны были уже меньшей высоты, но продолжали лететь брызги. Геннадий наглухо закрыл иллюминатор.
Вода проникла под неплотную переборку в следующей по борту каюте. Там кто-то испуганно закричал:
— Вода! Вода!
Кричавший хлопнул дверью и, громко стуча башмаками, побежал по наклонному коридору вдоль кают.
Геннадий, еще не успевший толком во всем разобраться, услышал, как вверх к носовым каютам уже бежали люди.
Он рывком открыл дверь и выскочил в коридор. За ним следом хлынула через порог вода и валом покатилась по узкому коридору, навстречу бегущей команде.
Все в замешательстве остановились и закричали:
— Вода! В каютах по носу вода!
Прибежавший с верхней палубы боцман увлек матросов за собой, и они, разбрызгивая воду, снова бросились к носовым каютам.
— Что случилось? — спросил боцман, остановившись возле прислонившегося к стенке Геннадия.
— Ничего, — чуть слышно сказал Геннадий, — это я все натворил. В иллюминатор вода хлестнула.
Дальше о Геннадии говорили в каюте капитана.
— Не привьется он у нас, растерянный какой-то, — говорил старший помощник. — Может, когда вернемся, высадим в порту? Пусть с другими пароходами отправляется в Леногорск.
— Что думает боцман? — спросил капитан. Старик поскучнел лицом.
— Жалко парня. В делах он исправный, вот только неудачи с ним такие. Тогда с бычком… сейчас иллюминатор в шторм открыл…
— Это не все. Была у него и третья неудача, — сказал капитан, — может, самая большая в его жизни.
Он встал и снова, роняя дымок из трубки, заходил по маленькой каюте.
— Впрочем, он мне нравится. Сегодня перед случаем с иллюминатором он навсегда в себе труса подавил. А что на него в один рейс столько бед свалилось — может, к лучшему, на дальнейшее меньше останется.
— У нас в родне один я моряк, — уже с надеждой сказал боцман, — хотелось смену подготовить.
— Хорошая мысль, боцман, — поддержал капитан, энергично махнул рукой, и трубка оставила в воздухе целую дюжину мелких синих колец. — К тому же Серов не подвержен морской болезни. А нам вовсе не безразлично, кто будет вместе с нами да и после нас. Подходящий он нам. Пожалуй, стоит над ним поработать.
— Попробуем поработать, — не очень охотно согласился старший помощник.
Однако под конец капитан все же предложил перевести Серова из каюты боцмана в общую матросскую каюту на освободившуюся койку Носкова.
— Жизнь со старшими матросами пойдет ему на пользу. Они его коллективизму и смелости больше нас научат.
На утро кок принес команде только по одному стакану компота.
— Что так мало? — спросил Алферов. — Не гуляем, вахту стоим.
Иван Демидович, уже успевший опорожнить свой стакан, тоже вопросительно смотрел на кока.
— И жидковат вроде компот сегодня, — сказал Юсуп. — Кислоты маловато, соль переборола.
Кок безнадежно развел руками.
— Весь компот. На обед последнюю закладку оставил.
Матросы приуныли и молча разбрелись по своим каютам.
Наверху было слышно, как гремела за бортом вода, гудел в такелаже ветер. А внизу, в коридорах, в каютах, стояла тишина. Казалось, что корабль обезлюдел и, никем не управляемый, идет навстречу волнам.
Перед обедом вахтенный матрос кубарем скатился с верхней палубы.
— Идут! Идут! — кричал он, заглядывая в каждую каюту.
Все понимали, кто может идти к ним в такой трудный час, и кинулись на палубу.
С юга на горизонте появились силуэты речных судов. Предводимые винтовым пароходом «Лена», они смело вышли в море. Шли группой, чтобы суметь в случае нужды вовремя оказать необходимую помощь друг другу.