Славы притяженье
Шрифт:
Максим Матвеевич с гордостью называет себя настоящим кубанским казаком. До сих пор как самую дорогую семейную реликвию хранит он отцовскую казачью саблю – украшенную серебром, старинную, потертую. Эта сабля помнит славные дела многих прежних поколений, но и нынешний ее обладатель не уронил чести предков.
В 1929 году отца арестовали по обвинению в причастности к казачьему бунту, а затем вместе с семьей отправили на поселение в село Дивное. Здесь, на окраине Ставрополья, прошло детство Максима. Здесь его застала война.
– 1941 год, конец июня, – вспоминает он. – Мне неполных семнадцать лет. Вместе с ребятами в ночном пасу лошадей.
Деревенские мальчишки, конечно, мечтали о военной службе, но никак не думали в одночасье оказаться на поле боя. Один из них, постарше, уже отслужил в армии и возвратился с наградой – медалью «За отвагу». Это воспринималось как свидетельство какого-то невероятного подвига. Но о настоящих подвигах никто из них тогда ничего не знал.
В сентябре 1941 года нужно было идти в десятый класс. Но учебный год не начался, потому что старшеклассников направили на строительство оборонительной линии под Ставрополь. Жили в бараках до глубокой осени. Здесь Максима приняли в комсомол, а до этого он как сын человека, запятнавшего себя перед советской властью, комсомольцем не был. Не покидало чувство обиды. Хотя в семье дети никогда не слышали от родителей ни одного слова о несправедливости или чего-то подобного. Видимо, это объяснялось природной нравственностью, внутренней культурой, часто присущей именно людям простым, малограмотным.
Учебный год продолжился лишь зимой, а в июне, по окончании школы этих мальчишек, еще не достигших восемнадцати лет, призвали в армию. Как особую историю вспоминает Максим Матвеевич получение аттестата:
– Директор школы был очень принципиальным человеком, его уважали и побаивались. А здесь он проявил еще и мудрость, которую я смог оценить лишь гораздо позже. Человек умел смотреть шире и глубже школьной программы, понимал, что людям, которые уходят на фронт, главное выжить, а уж выучиться каждый сможет потом – было бы желание. Прямо в военкомате поставили стол. Директор брал бланк очередного аттестата и тут же диктовал: «Русский письменно – удовлетворительно», «география – удовлетворительно» и так далее. Зато по «тракторам и комбайнам» – была у нас такая дисциплина, и ее мы действительно знали – у всех были отличные оценки. Учителя расписались. Вот так вручали нам аттестаты.
Впереди у каждого была война. Конечно, аттестат отчасти имел формальное значение, но на фронте впоследствии Максима принимали как грамотного, даже образованного человека – все-таки десятилетку окончил!
Он мечтал стать геологом, в чем проявлялся, как сам считает, некоторый юношеский романтизм и давнишняя детская мечта увидеть мир. К слову, в первые послевоенные годы государственные органы принимали достаточно мудрые решения – вузовские программы первых курсов создавались с учетом недостаточного образования абитуриентов. Например, программа по высшей математике начиналась с самого элементарного. Всем было понятно, что собой представлял абитуриент 1946 года. Но это было потом.
Истинная жизненная школа Максима началась гораздо раньше. С десяти лет он работал в колхозе: и косил, и молотил, и пахал, и за скотом ходил, и коней пас. Уже тогда, в раннем детстве, научился он ценить труд как таковой.
– Формирование меня как личности идет оттуда, из крестьянского детства, – говорит Максим Матвеевич.
Юность же его, как и многих, началась с войны. После призыва попал на военную подготовку, которая, как ему казалось, была просто страшной муштрой. Больше всего возмущало, что приказы, даже самые глупые, нужно было выполнять беспрекословно. Ведь это же насилие над личностью! Но неожиданный случай заставил многое понять. Один призывник – случайно или нарочно? – отрубил себе палец, то есть оказался фактически не годен к военной службе. Как это получилось, никто не разбирался. Всех построили, парню объявили приговор без суда и следствия и тут же расстреляли.
– В тот момент мое детство кончилось, – вспоминает Максим Матвеевич. – Я сразу понял – закон военного времени жесток и не прощает ошибок, враг угрожает нашей родине и мы – ее защитники – должны быть готовы к тяжелой, беспощадной, бескомпромиссной работе. И все это не сравнимо с ценностью жизни одного человека. С той секунды я стал солдатом и понял, что способен отвечать за свои поступки.
Позже, вспоминая свои военные годы и анализируя весь четырехлетний путь нашей армии от Белоруссии до Волги и от Волги до Берлина, он все больше понимал, что иначе поступать в те жестокие годы было невозможно. Кстати, приказ о штрафных батальонах уже действовал и был действительно необходим. А в армии вермахта подобный приказ существовал с самого начала войны.
Потом были контузия, госпиталь в Саратове, авиационная школа в Энгельсе. Но летчиком он не стал, о причине чего догадался позже. Учился в снайперской школе, хотя и снайпером повоевать не пришлось. Очень хотелось на фронт, другие давно воевали, а он еще и не нюхал пороха: «Как же так, все участвуют в боях, настоящие фронтовики, а я как матери в глаза посмотрю?» Это чувство прошло, когда получил он свою первую награду – медаль «За отвагу». А воевать довелось танкистом. Ускоренный курс танковой школы настоящих навыков не дал – разве можно изучить танк за один месяц? Тут подоспел приказ командования о том, чтобы из молодых танкистов формировать экипажи и отправлять на завод, выпускающий танки. Каждый танк должен был собрать его же экипаж, для себя, и на нем отправиться на фронт. Когда ты знаешь механизм машины до единого узла и винтика, то и обращаться с ней, и воевать можно успешнее. С горящего танка ему приходилось прыгать пять раз. Участвовал в боях на Украине, в районе Киева и Бердичева, освобождал Чехословакию. 9 мая 1945 года встретил в Праге. Это было незабываемо:
– Мы двигались колонной к Праге – весна, солнце, природа оживала, все зеленое, а навстречу нам также колонной шли сдающиеся фашистские части. 8 мая я написал открытку маме: «Машина вся в цветах, просто не в бой идти, а на парад». Я хотел сказать, что война закончилась, но было только 8 мая и открыто говорить об этом не решился.
Служба продолжалась и в послевоенные годы. Судьба занесла его в Новосибирск, потом на Дальний Восток. Демобилизовался в 1947 году, вернулся на родину. Встретили его с распростертыми объятиями, как встречали не просто уцелевших фронтовиков, а героев. Буквально на следующий день направили секретарем райкома комсомола. В то время как раз появилось решение ЦК партии о работе с верующими. Требовалась не абстрактная, общая антирелигиозная пропаганда, а работа с конкретным человеком. В Дивном, конечно, был храм, полуразрушенный, но прихожан было много. Максим Матвеевич вспоминает:
– Мои родители не были фанатично верующими, но традиций придерживались. Мама ходила на службы, отмечали праздники. А после войны мама еще более укрепилась в вере. Дело в том, что она получала на меня две похоронки. Но надежды не утратила, просила Бога вернуть ей сына. Так и говорила: «Я тебя у Бога вымолила». И действительно, я вернулся – на войне всякое бывало. Так что решил я начать антирелигиозную пропаганду с собственной матери. Но у меня ничего не получилось – она обладала этакой крестьянской житейской мудростью и быстро поставила меня на место: «Я в твою марксизму-ленинизму не лезу, и ты мою веру не тронь!»