Славянин
Шрифт:
Несостоявшийся утопленник закашлялся от хмеля, открыв глаза, лежа неподвижно, обвел непонимающим взглядом окруживших кругом воинов. Сморщился, видать от боли, выдохнул:
–Ё-ма-ё! Чем же это меня приложили?
–Ха-ха-ха!
Гогот собравшегося общества потряс округу под звездным небом, почти как днем освещенным полной луной.
–Ну, рассказывай, кто ты есть, и как в реке оказался?
Часлав слушал повествование хлопца, и лицо его все больше становилось хмурым. Если б не темень, знавшие его вои, увидели бы побелевшие от напряжения шрамы на лице. Распоясались тати на землях ростовских. Мало им купцов, уже и на князей охоту открыли.
–Что же это
Вторуша куском холстины бинтовал плечо, шею и голову малому, удивляясь тому, как неумело по касательной пришелся удар. Разомлевший от спиртного вьюнош, словно ждал вопроса, ответил боярину:
–Получается боярин, не просто плохо, а в высшей степени погано! Сам посуди. Курский князь отправляет посольство с просватанной княжной к князю Ростовскому. Свадебный поезд входит в границы отечества жениха и тут же подвергается грабежу. У татей все прошло не так гладко как им хотелось. Тогда они нападают открыто, уже во второй раз. Не знаю, как там сейчас в караване, но если случится что плохого с княжной, этак и до войны рукой подать. Кому сие выгодно?
–Ну-у…!
–Правильно, князю Черниговскому. Он, что на Ростов, что на Курск, зуб точит. А если те породнятся, ему их не достать, а так они сами себя загрызут. Или я ошибаюсь?
–Ах ты бесова душа! Что удумал идол половецкий! Так говоришь это все на броде было?
–Там.
–Ну, да. Тебя ж река течением принесла. В седле сидеть сможешь?
–Батько, мы ж в Добрыниху едем! – возмутился Богдан.
Боярин из седла пятерней ухватил плечо сына, сдавил его так, что у молодого наследника выступили слезы из глаз.
–Какая там Добрыниха! Богдан, ты сын воина, и сам воин. Твое княжество в опасности. Защитить его вот наша с тобой судьба, а девка подождет. Не дождется, так и хрен с ней, другую посватаешь. По коням! Лис, дай своего заводного отроку. Смеян, Вторуша, идете передовым дозором, береженого боги берегут.
Дорога отклонилась от реки. Перед отрядом встала стена тумана. Такой молочной пелены Лихой в жизни не видел. Колдовство. Из этих сгустков выскочил Вторуша, остановил лошадь перед Чаславом.
–Батька, дальше ходу нет. Ежели поедем, как пить дать заблукаем.
–И-эх! Вороти на тропу. Знаю эти места. Тут неподалеку святилище есть, там до утра и переждем.
Узкой тропой, в колонну один за другим, уже никуда не торопясь добрались до настежь открытых ворот. Егор спешиваясь перед входом, заметил едва различимые в темноте черепа животных, насаженные на длинные шесты. Старческий голос прокашлялся за загородой. Держа факел над головой, из святилища вышел кряжистый дед в зимнем тулупе по летней поре, своим видом больше похожий на медведя. Сочным голосом прямо с порога заявил:
–Гой еси добры молодцы! Часлав, ты своих воев снаружи оставь и сынка тоже. Ничего с ними не станется до утра, поедят, поспят, в общем, ночь перебедуют. Самого тебя с курским бояричем приглашаю в свою вотчину. Заходите, милости прошу.
И столько повелительного было в голосе старика, что все, и даже молодой Богдан, не стали перечить хозяину.
Повернув вправо, новоявленный боярич, за дедом и Чаславом вошел в древнюю избушку. Обстановка внутри состояла из печи, выложенной из обожженной глины, видно, что в зиму топившуюся по-черному. Возле окна, где вместо стекла была вставлена слюда, стояла небольшая деревянная кровать, накрытая свалявшимися, побитыми молью шкурами животных. К столу приставлены скамьи, а на столе стоял предмет, слепленный из глины – допотопный светильник. Без всякой задней мысли, Лихой взял его в руку, поболтал из стороны в сторону.
–Хык! – усмехнулся про себя.
Одноразовой зажигалкой, оставшейся со времен, когда еще курил, зажег его и поставил на средину стола. Единственная комната, она же горница, осветилась тусклым ненавязчивым светом. Все трое уселись за стол. Сказалась усталость прожитого дня, глаза прямо слипались. То же самое творилось и с боярином. Тот сник, не произнеся ни слова. Старик без каких бы то ни было усилий сгреб ростовчанина и отнес на кровать, сам вернулся за стол. Перед Лиходеевым сидел уже не старик, а крепкий, здоровенный седой мужик с бородой, одетый в самую обычную одежду, какую на Руси носят смерды. Лицо серьезное, но вместе с тем открытое для общения, в глазах плавают смешинки.
Может разбудить Часлава, о чем ему говорить с местным представителем культа, водночасье преобразившимся возрастом и обличьем? Словно подслушав мысли, мужик кивнув на боярина, произнес:
–Пусть спит. Ну, здравствуй, боярич.
–Здрав будь и ты, добрый человек.
–Вижу, не догадываешься, кто перед тобою.
–Нет.
–Ну, познакомимся что ли? Велес я. Один из главных богов славянского пантеона.
Лиходеев хоть и имел вид недоросля, но мозги-то у него были взрослого человека. Тем более и предрассудками он не страдал. Ну, подумаешь Велес? Ну и что?
–Рад видеть. Чем обязан вниманию к своей скромной персоне?
–Да вот, интересно стало, кого мне Николаич подсунуть решил. Вот и подумал лично, так сказать, познакомиться и пообщаться. Рассказывай, как он там? Что привело сюда тебя?
Скотий бог потянулся к кожаной торбе, стоявшей у его ног, выложил на стол нехитрую снедь. Завершил сервировку стола бурдючком, емкостью литров на пять. Пояснив при этом:
–Сурья. Медовуха, по-вашему. Разливай. Ты смотри, на лице ни удивления, ни страха перед существом вышнего мира. Ты хоть бы наносное подобострастие выказал. Знаешь, как волхвы о такой встрече десятки лет мечтают, про князей промолчу.
Лихой потянувшись к бурдюку, дернулся от вступившей боли – недавняя рана все еще его тревожила. Он испытал некоторую неловкость за проявление чувства боли. Мгновенно справился с ней. Разлил по глиняным кружкам жидкость действительно с запахом меда. Выпили. Рассказал о Монзыреве, Горбыле и Ищенко. Как-то так, непринужденно поведал гостю все, что за долгие годы накопилось на душе. Рассказ его переплетался с воспоминаниями юности, переходил на зрелое понимание жизни. Нет, он не жаловался на то, что случилось лично с ним. Обидно было за судьбу государства, процессы, происходившие в нем, ведь такого колосса, как СССР, казалось непотопляемого броненосца, свалили не войной, а предательством, деньгами из-за бугра и разноплановыми идеями, лишив единства в народе, навязав ему за короткое время иные жизненные ценности и приоритеты, выплеснув в общество загримированную под добро заразу. Долго эту заразу культивировали в душах, да не учли малого. Русь не Европа в полном смысле, а еще и часть Азии. Люди проживающие в ней от христианства взяли много, но не забыли своих корней. Скифы, славяне мы, и в этом загвоздка. Отсюда, пожевали-пожевали жвачку – «общечеловеческие ценности», да и выплюнули. Невкусная. Воли не хватает, справедливости, души, в конце-концов, в этих программах нет. После того как Чубайсов-Гайдаров пережили, америкосов с западноевропейцами тем более осилим. Хотят по чавке получить, милости просим, за нами не заржавеет. А на их санкции насрать. Что в первый раз трудности преодолевать? У нас на Руси и десяти лет народ не жил, чтоб трудностей не было, причем на протяжении всей истории.