Славянская тетрадь
Шрифт:
В автомобиле стало не только тесно, но и шумно. Пассажир болтал безумолку. В первые три минуты мы узнали, что ехать ему три километра, что работает он по производству пульпы, а ходил в село за деревянной пробкой. Тут он вынул эту пробку из кармана и показал ее каждому из нас.
– Что же это за пульпа такая?
– Мы режем яблоки, ого, сколько у нас яблок! Кладем их в деревянные бочки и заливаем таким раствором, чтобы они не портились, а то ведь их не успеешь съесть, и они сгниют. Вот сейчас подъедем, я покажу вам, как мы делаем пульпу…
Но тут выяснилось, что, увлекшись разговором, он на целых два километра проехал дальше своей деревни.
– Ну, ничего. То было три километра, а стало два. Зато вы
Второй попутчик был молчалив и задумчив. Он был одет в зеленую стеганку, в зеленую фуражку и зеленые штаны. Все же удалось узнать, что работает он начальником снабжения в местном леспромхозе. Ну ясно, что интересного может рассказать начальник снабжения. Чаще всего у них не очень-то яркие биографии.
– Вот здесь меня и расстреляли, – произнес вдруг наш попутчик. – Видите холмик-могилу, это было здесь.
Значит, мы очень подозрительно посмотрели на парня после его слов, он смутился и замолчал снова. Местность, куда он показал, была такая: сразу у дороги кустарничек, потом крутой обрыв, а под ним где-то внизу река. За рекой поднимался в гору лес. Слишком заинтриговало нас внезапное и странное признание начальника снабжения, чтобы мы не попытались выспросить у пего, как же было дело. И что, собственно, означает фраза: «Вот здесь меня и расстреляли».
Петер, так звали парня, рассказывал долго и подробно. Суть же дела была такова.
Во время фашистского режима 1942 года семнадцатилетний юноша Петер Орозов, член рабочего молодежного союза, попросту говоря, комсомолец, работал связным. Его квартира была явочной квартирой. Здесь скрывались партизаны, зачем-нибудь спускавшиеся в город с лесистых гор. Петер приобретал и переправлял в отряды одежду, продовольствие. В полукилометре от города, в корне большого старого бука было дупло. Петер клал в дупло разные сведения: кто из товарищей схвачен, куда и как передвигаются жандармы, что они затевают и многое другое. Находиться в стане врага одному куда опаснее, чем в партизанском отряде. Нужно сказать, что Петер много раз просился в отряд, особенно, когда в мае 1944 года в город прибыла карательная экспедиция. Но партийные руководители говорили, что он здесь нужнее.
Однажды в четыре часа утра Петер Орозов был схвачен. Его отвезли в здание гимназии, где он когда-то учился. Там сидело уже человек 150 комсомольцев и членов партии. Как иногда случается, один из 150-ти не выдержал допроса и выдал товарищей. Выдал он, конечно, и связного.
29 мая (как было не запомнить это число!) в двенадцать часов ночи к арестованным вошли три жандарма. Один из них стал читать список: «Олен Кушев…» – и Олен Кушев, поднявшись с пола, встал на ноги. «Константин Кулин…» – поднялся и Кулин. «Константин Левинов…» Один за другим поднимались товарищи. Когда выкликнули Петера Орозова, тот стоял уже на ногах. Он все понял. Всего было выкрикнуто четырнадцать человек, таких же молодых, как и Петер, парней. Им связали руки и, кроме того, привязали друг к другу за руки, повыше локтя. Жандармский капитан произнес речь. Он говорил этим парням, что их обманули, что в Советском Союзе, на который они смотрят, все не так, как написано в книгах, что люди там умирают с голоду и что ему очень жаль бедных молодых людей. Священник тоже сказал несколько слов, в частности посоветовал проститься с гимназией, которая учила своих питомцев не тому, чем они стали заниматься.
После этого можно было понять, к чему идет дело. Но пока человек жив, он надеется. И люди надеялись, что, может быть, их просто переводят в другое место. По узкой дощечке, положенной наклонно, связанные пары поднялись в кузов автомобиля. Даже когда грузовик выехал из города и когда Петер стал шепотом предлагать соседу как-нибудь распутаться и в случае чего бежать, сосед все еще надеялся и говорил: «Наверное,
– Стой, есть живые! – раздался голос над самым ухом, и Петер увидел, что жандарм склонился над могилой. В мозгу сверкнула молния: раз у могилы жандарм, стрелять не будут. Петер почувствовал, что он кубарем катится с обрыва, попадая головой то на камень, то на колючий куст.
Сзади застрочили автоматы. Прожектор ударил совсем близко, осветив свежий пень, даже колечки на пне успел запомнить Петер. В мозгу сверкнула вторая молния: там, куда летят пули, не должно быть охранных постов, значит, бежать нужно по направлению пуль, и он побежал…
Через пятьдесят пять дней Петер нашел отряд. Он уже не мог идти или даже ползти. Так что правильнее – партизанский отряд нашел Петера. Пятьдесят пять дней без обуви, без хлеба, без оружия, с гниющими ранами… Нечем было поживиться и на полях: дело происходило в мае.
…Первым движением нашим было выйти и посмотреть братскую могилу, где остались лежать товарищи Петера. Но пока Петер рассказывал, мы, оказывается, уехали очень далеко от нее.
ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОДАРКА
Когда один из пловдивских журналистов узнал, что мы собираемся побывать в селе Первенец, он усмехнулся и сказал:
– Между прочим, обязательно спросите у председателя, какой он послал в прошлом году подарок в Советский Союз и что из этого вышло.
В кабинете председателя сельскохозяйственного кооператива имени Георгия Димитрова было полно народу. Из северной Болгарии, с Дуная приехали делегаты из разных кооперативов посмотреть, поговорить с опытным и умелым руководителем, поучиться у него, а может быть, что-нибудь и подсказать. Разговор шел чисто деловой: сколько раз за лето опрыскиваются химикалиями виноградники, сколько винограду идет на экспорт, а сколько на переработку, какое есть в кооперативе животноводство, сколько парников, сколько торфяных горшочков. Так что уж из этих разговоров нам стало ясно, что кооператив очень большой, выращивается здесь виноград, табак, помидоры, перец, шпинат, кукуруза. Разводятся коровы, свиньи, овцы, птица, а также рыба.
Председатель, видимо, привык к посещению села разными делегатами, корреспондентами, туристами. Как только крестьяне вышли из кабинета и мы с председателем остались одни, он сразу предложил нам бумаги, сказав: «Вот здесь все контрольные цифры по хозяйству», – а сам занялся своими делами: начал звонить но телефону то в одно, то в другое место. Это был человек лет пятидесяти, с совершенно седым бобриком на голове и черными бровями и усами на смуглом мясистом лице. Стоит ли говорить, что из-под черных бровей глядели черные живые глаза.