Славянский викинг Рюрик. Кровь героев
Шрифт:
Мугань присел на скамейку. Он вдруг вспотел, но даже не пытался вытереть лицо. Дрожащими руками погладил меха, некоторое время помолчал, потом произнес глуховатым голосом:
– Хорошо, я согласен. Какие твои условия?
Сварун с облегчением откинулся на спинку кресла. Ответил:
– За каждое известие я плачу немедленно. В зависимости от важности сообщения. Станешь посылать ко мне доверенного человека, с ним я буду отправлять оплату. А сейчас вручаю эти меха как залог нашего дальнейшего сотрудничества.
Потянулись однообразные дни. Сварун для вида приторговывал на базаре, но главным было поддержание связей с Муганем. Они осуществлялись через Чегиртке, веселого, беззаботного, но смышленого парня, который слово в слово пересказывал важные сведения из дворца, сообщенные ему его господином, Муганем. Несмотря на большие расходы, Сварун был доволен. Теперь он знал каждое движение мысли бека, его планы и намерения.
Но тяжело переносился им местный климат. Мучили песчаные бури. От песка нельзя было нигде спрятаться. Он проникал всюду, каким-то образом просачивался в невидимые щелки, лез в глаза, нос, рот, противно хрустел на зубах. Не лучше оказалась и зима – бесснежная, с частыми оттепелями. На улицах был постоянный гололед, свирепый ветер сбивал с ног, резал лицо, выматывал душу.
Полегче стало с наступлением весны. Яркое солнце вселило силы и радость в старческое сердце Сваруна, уверенность в скорое окончание начатого дела. От Муганя стали поступать известия о подготовке военного похода против Новгородского княжества. Наконец Мугань сообщил: войска выступят в первых числах июня. Сварун тотчас начал собираться на родину.
Накануне дня отъезда, рано утром, в дверь раздался условный стук. Это был Чегиртке. Сварун снял крючок. Тотчас в комнату ворвались хазарские стражники, схватили его и кинули на пол. Начальник стражи, здоровенный хазарин, по-хозяйски уселся в кресло и стал задавать вопросы:
– Купец из Новгорода?
– Да. Сваруном меня звать.
– Знаю. Мы за тобой давно следим. Торговлей ты для вида занимаешься, а главное твое дело – выведывание замыслов великого кагана. Сведения передаешь новгородскому князю.
– Я приехал с товаром в Итиль, но мной овладела болезнь, и всю зиму я провалялся в постели. Ничем не интересовался, ничего не выведывал. У меня сил на это не было.
– Знаем про все твои болезни! Нам известно, через кого ты получал секретные сведения. Этот человек у нас в руках, и он нам все рассказал!
«Значит, Чегиртке схвачен и меня выдал, – лихорадочно соображал Сварун. – Но сына бека они тронуть не посмеют. Пока не посмеют! Но если я заговорю, ему несдобровать. Доложат беку, бек ему руки окоротит. Он это понимает и должен меня спасти. Вот только как подать ему весточку из тюрьмы?.. Ничего, ничего, главное – спокойствие. Посижу в камере, огляжусь, подкуплю кого-нибудь из охранников…»
Между тем стражники в комнате перевернули все вверх дном, доложили начальнику, что ничего ценного не найдено.
– А ему ничего и не надо, – пошутил вдруг начальник стражи. – Мы его сейчас отведем на главную площадь, и палач отрубит голову.
«Неужели сегодня меня казнят? – похолодело все внутри у Сваруна. Хоть и стар был уже, но умирать не хотелось, а выхода из создавшегося положения он не видел. – Умру и даже не успею предупредить Рюрика о нападении хазар…»
Его вытолкали из дома и повели по улице. По тому, какую дорогу выбрал начальник стражи, он понял, что его ведут на центральную площадь, где стоял помост для казни. Сварун видел его неоднократно, но никак не предполагал, что ему когда-то придется взойти на него и положить голову на плаху. Он почувствовал, как внутри, где находился желудок, стало подсасывать, будто от голода, а потом все его тело охватила противная мелкая дрожь, мысли начали путаться, и все назойливо лез один и тот же вопрос: «Почему я должен умереть? Почему именно я, а не кто-нибудь другой?..»
Вдруг впереди послышался какой-то странный шум, какафония звуков, и появилась необыкновенно красочная процессия. По улице скакали всадники, громко крича: «Великий каган! Великий каган! Падите все! Падите лицом вниз!».
Сварун знал, что три раза в год каган проезжал по улицам Итиля. Встречные падали ниц в дорожную пыль, закрывали глаза, будто ослепленные солнцем, и не поднимали головы раньше, чем каган проедет мимо. Ужасной была участь тех, кто пытался кинуть хоть один взгляд на него: его тотчас пронзали копьями и бросали лежать на дороге, и никто не имел права убирать и хоронить, пока от несчастного не оставались белые кости.
Процессия приближалась. Впереди на черных конях ехали музыканты. Гремели трубы и литавры, били барабаны, раздавались пронзительные звуки рожков и флейт. Следом за ними на белом коне ехал каган в белом шелковом одеянии, расшитом золотой и серебряной вязью; на плечах у него красовался пурпурный зеленовато-фиолетовый плащ, затканный золотом, он блестел на солнце яркими узорами; на голове у него был золотой венец, усыпанный драгоценными камнями. Чуть позади ехали двое слуг и двигали опахалами. Следом двое воинов в красочных одеяниях держали в руках символы власти: золотой меч с мощной рукояткой и огромную медную булаву с ярко блестевшими на солнце рубинами, сапфирами, топазами и аметистами.
На некотором расстоянии от кагана двигались всадники с красочными знаменами, стягами и хоругвями; за ними, сдерживая коней, скакали воины, вытягивая вертикальную щетину копий, сверкающую на солнце желтизною золота. Далее шла личная гвардия кагана, в чешуйчатых панцирях и кольчугах, с круглыми расписными щитами, мечами, секирами, палицами и луками, в остроконечных восточных шлемах без забрала.
Сварун вместе со стражниками лежал на земле, уткнувшись носом в землю, боясь пошевелиться. Но в голове стремительно метались мысли: «Сбежать! Только сейчас! Терять нечего! Все равно смерть!».
Он чуть приподнял голову. Стражники лежали рядом, распластавшись и закрыв глаза. И тогда он решился. Быстро поднялся и, прыгая между людьми, кинулся к открытой калитке каменной ограды. Тенькнула о камень стрела, выбив небольшой осколок. «Мимо!» – жаром полыхнула в груди у него радостная мысль. Вбежал в сад, метнулся к сараю. Со старческим сердцем далеко не убежишь, надо где-то здесь спрятаться. Какой-то огромный чан, лесенка возле него. В чану темнеет жидкость, пахнет кислым, прогорклым. Но раздумывать было некогда. Он прыгнул в чан, тотчас ощутив под ногами что-то мягкое и скользкое. «Шкуры, – догадался он. – Хозяин дубит кожу быков». Он вытянул одну из них и накрылся. Замер, прислушиваясь. Во дворе затопали, забегали, громко переговаривались, перекликались. Кто-то заглянул в сарай, проскрипел лесенкой, видно, заглянул в чан. Ушли. Не заметили!