След человеческий (сборник)
Шрифт:
В 1828 году писатель, автор комедии «Горе от ума» Александр Сергеевич Грибоедов, был назначен полномочным послом русского правительства в Персии. В качестве секретаря посольства с Грибоедовым поехал внук Акима Мальцева — Иван Сергеевич, молодой человек, только что начавший службу по дипломатической части.
В Персии Мальцев, отлично знавший английский язык, познакомился с агентами Ост-Индской торговой компании, которые делали все для того, чтобы Англия безраздельно господствовала над восточными странами. Русский посол Грибоедов выступал противником такой политики
11 февраля 1829 года толпа фанатиков-мусульман напала на резиденцию Грибоедова. После отчаянного сопротивления члены русской миссии во главе с послом были убиты и растерзаны. Уцелел один только Мальцев, спрятавшийся у своих английских друзей.
Вернувшись в Россию и докладывая царю о гибели Грибоедова, Мальцев отмечал вспыльчивый характер посла, его резкость, которая якобы раздражала персов и вызвала вспышку ярости. О персидском шахе Мальцев отзывался с уважением. Когда дело уладилось миром, шах наградил Мальцева золотым орденом «Льва и Солнца» и правом беспошлинной торговли хрустальными изделиями в Персии. Но торговать в Персии посудой, которая делалась на Гусевском заводе, было невыгодно. Этот товар плохо шел там. Тогда Мальцев прислал в Гусь образцы серебряных персидских кальянов и приказал делать такие же из хрусталя. Впоследствии этим товаром мальцевские приказчики торговали не только в Персии, но и в Закаспии.
Вот почему появились кальяны среди образцов продукции Гусь-Хрустального.
Художественная обработка хрустальных изделий на Гусевском заводе достигла высокой степени совершенства, потому что это искусство передавалось от отца к сыну, от поколения к поколению. Здесь сложились целые династии потомственных мастеров — Травкиных, Зубановых, Гусевых, Ляминых, Удаловых, Лебедевых.
Травкины, например, из поколения в поколение славились как гравировщики хрусталя. Это тонкая, художественная работа. Гравировщик должен обладать остротой глаза, твердостью руки и полетом воображения. Все эти качества были свойственны Травкиным.
В музее можно увидеть старинный бокал травкинской работы с изображением святого Георгия. Необычайно тонкий, чистый и точный рисунок по размерам не более половины спичечной коробки. А наносился он на хрустальную стенку бокала при помощи вращающегося медного колесика, осыпанного наждачной пылью. Это, конечно, гораздо сложнее, чем рисовать пером или кистью.
Зубановы считались первыми мастерами глубокой алмазной грани. Стихия их — линия и свет. Именно свет. Они умели поймать солнечный луч и заставить его сверкать в хрустале.
Алмазный узор наносится на стекло также при помощи вращающегося шлифовального диска. В зависимости от того как заточено жало диска, грань может быть узкой или широкой, главное в деле — глаза и руки шлифовщика. Мастер должен видеть и чувствовать прозрачность и крепость стекла, а в зависимости от этого определить наклон или угол алмазной грани, выбрать направление линии.
Как скульптор, взяв еще бесформенную глыбу
Иногда кажется, что сделано все, что нужно: соблюден характер рисунка, достигнута нужная глубина и линия граней прорезана ровно. Но узор «не живет», и вещь от этого выглядит мертвой. А вот если бы чуть-чуть передвинуть рисунок, приподнять или опустить его, если бы наклон грани изменить на самую капельку, — вещь оживет, заиграет, заискрится, и солнце миллионами светлых лучиков рассыплется в хрустале. Но все это мастер должен почувствовать и увидеть еще до того, как он прикоснулся стеклом к шлифовальному диску.
Родоначальником династии мастеров Зубановых был привезенный на Гусевский завод в пятидесятых годах восемнадцатого века гранильщик алмазов Яков Зубан. Его привезли сюда с малолетним сыном Максимом. Этот Максим Зубанов уже в молодые годы показал себя изрядным мастером алмазной шлифовки хрусталя. У Максима было шестеро сыновей — Иван, Андрей, Николай, Семен, Василий и Петр. Все они пошли в отца — рослые, темно-русые и так же, как отец, были алмазчиками.
Удобнее и проще всего алмазчикам резать прямую грань. Поэтому и наиболее распространенным был узор, состоящий из сочетания прямых и ломаных линий. Зуба-новы первыми нарушили эту традицию и открыли новую прелесть алмазной грани.
Однажды в зимний морозный день Максим Зубанов и его сыновья сидели за верстаком у шлифовальных колес и гранили на хрустале привычный «венецианский орнамент». Вдруг кто-то из сыновей, взглянув на заиндевевшее окошко, заметил:
— Вишь, как морозец стекло изукрасил. Вот бы на вазе такие узоры пустить.
Оконное стекло было расписано елочками и причудливо изогнувшимися листьями папоротника.
— Изгибом пущено, — ответил Максим. — На колесе такого рисунка не выведешь.
— А может быть, попытаем?
И вот узоры инея с оконного стекла были переведены на хрустальную вазу. Такого рисунка еще никогда и нигде не бывало. Вместо жесткого орнамента из прямых линий хрусталь украсился живыми, мягкими линиями светлых растений, рожденных морозной сказкой русской зимы.
Алмазчики Зубановы немало сделали для умножения славы русского хрусталя.
В двадцатые годы нашего века одними из лучших алмазчиков Гусь-Хрустального были уже внуки Максима — Дмитрий и Виктор Зубановы, а также Михаил Зубанов, считавшийся непревзойденным мастером по отделке хрустальных люстр.
Дмитрия Петровича Зубанова я знал хорошо. В начале тридцатых годов он работал инструктором по обучению молодых мастеров. Было ему тогда уже за пятьдесят. Чуть повыше среднего роста, сутуловатый, как большинство алмазчиков, всю жизнь просидевших за верстаком у шлифовального колеса, неторопливый в движениях, он зорко следил за работой своих учеников. Бывало, остановится возле какого-нибудь паренька и наблюдает, как тот режет линию грани: ровно ли получается, есть ли у будущего мастера сноровка. На похвалу Дмитрий Петрович был скуп, чаще наставлял: