Шрифт:
И в этот день тоже, как всегда, тюрьма жила многоголосой, гулкой, тревожной жизнью. Раздавались негромкие звонки на вахте, с грохотом открывались металлические двери. Щелкали замки. Контролеры выводили людей на прогулку:
— На выход!
— Руки за спину…
Контролеры вели их вверх по металлическим ступеням к прогулочным дворикам на крыше тюремного корпуса.
Выше, над прогулочными двориками, разделенными высокой кирпичной кладкой, дежурил
— Выходи!
— Руки за спину!
Еще команда обитателей тюремной камеры заняла свое место в кирпичном отсеке на крыше. Заклубился дымок сигарет.
На верхнем блоке тюрьмы в крохотном, на одного человека, каменном мешке щелкнул замок:
— Саматов! Выходи!
Тура Саматов, крепкий, корпусной азиат, привычно сложив руки за спиной, сделал шаг вперед. Остановился.
За годы, проведенные за решеткой, Тура сильно изменился; мало кто узнал бы в жестком, криминального вида, в телогрейке и кирзачах зеке — бывшего главу уголовного розыска Мубека — привилегированнейшей из областей Узбекской Республики.
— На прогулку!
Сложив руки за спиной, Тура Саматов двинулся впереди конвоира по направлению к лестнице и дальше вверх по металлическим ступеням.
Контролер открыл дверь в прогулочный дворик, и Тура, еще входя, всей грудью почувствовал ударивший в лицо ему свежий опьяняющий воздух свободного пространства.
Потрескивал морозец. Падал небольшой снег.
Впереди, вдоль кирпичной кладки, прохаживалось несколько арестованных. Увидев вошедшего, они замедлили шаги, рассматривая будущего своего сокамерника.
Так продолжалось недолго.
Внезапно один из зеков, вглядевшись в стоящего у закрывшейся за ним дверью Туру, вдруг крикнул, показав на Саматова:
— Это мент! Он меня допрашивал в Урчашме…
Несколько человек бросились на Туру. Началась свалка.
Снег все еще шел.
Контролер, наблюдавший сверху за прогулочными двориками, прохаживался по крыше. Он не сразу заметил, что произошло.
Крики, донесшиеся из одного из двориков, заставили его броситься назад, к клетке, над которой он недавно проходил. Нагнувшись к решетке, он увидел драку внизу.
Все били одного.
Контролер нажал на тумблер микрофона у груди:
— Быстрее! В пятом дерутся!..
Несколько контролеров с короткими черными дубинками тотчас кинулись к лестнице наверх. Еще через несколько минут они ворвались во дворик.
— Прекратите! Немедленно!
Замелькали дубинки, опускаясь на головы, спины.
Двое контролеров растащили Туру и его обидчика.
Зек, напавший на Туру, никак не хотел успокоиться. Державший его контролер крикнул напарнику, показав на Туру:
— Давай его назад, в бокс…
Второй контролер вывел Туру из прогулочного дворика. Лицо Саматова было окровавлено.
— Платок есть? — спросил контролер.
Они остановились. Тура достал платок, отер лицо. Контролер сказал негромко:
— Осторожнее, подполковник! Этот запросто убить может…
Тура не знал, сколько времени он пробыл в боксе. Бессмысленно смотрел в стены, испещренные почерком людей, сидевших здесь до него.
Тура прочитал:
«Ты — не первый и не последний… Аллах! Спаси и сохрани наши души!»
Внезапно металлический щелчок нарушил тишину, дверь бокса открылась:
— Выходи!
Они шли долго. Тюрьма была наполнена звуком металла, гулкими шагами арестованных и конвоя.
Наконец контролер провел Туру к узкой лестнице, поднял на другой этаж.
— Сюда…
Они остановились перед одной из камер. Контролер открыл очко, взглянул внутрь. Потом открыл дверь.
Тура оказался в камере, похожей на гостиничный номер, только окно за занавеской было забрано решеткой. В камере, кроме кровати и стола, стояло еще кресло.
Человек, сидевший в нем, — голый по пояс, с огромным выкатившимся наперед животом, в модных кроссовках и джинсах, с дряблым в мелких морщинах лицом — внезапно поднялся, сделал несколько шагов навстречу Туре. За это время лицо его мгновенно преобразилось. Теперь оно было красиво, как лицо каждого человека, наделенного недюжинным умом, юмором и хитростью.
Он широко расставил руки для традиционного объятия:
— О, Аллах! Кто это к нам пожаловал? Не подполковник ли милиции Саматов, самый уважаемый мною человек в советской милиции? Ну заходи, заходи, мент! Надеюсь, уж теперь ты точно прибыл без санкции на обыск! А? — Он расхохотался.
— Узбекский Апь-Капоне! Хамидулла! Руководитель мубекской мафии!.. — В голосе Саматова было больше горечи, чем удивления. — не верю своим глазам!
Они традиционно хлопнули друг друга по плечам. Тура с трудом заставил себя казаться беззаботным.
— Хамидулла! — смеялся он. — Я смотрю, ты тут шикарно устроился!
Тура обвел глазами камеру: параша была закрыта ширмой, над которой виден был рожок обычного душа. Сбоку от кровати, на тумбочке, стоял импортный цветной телевизор. Тут же стоял телефон с вертикально стоявшей трубкой, украшенной радиоантенной.
Туру ждали.
На столе, застеленном пестрой восточной скатертью, виднелось огромное блюдо с виноградом, гранатами, персиками. Из-под такой же пестрой салфетки выглядывал заварной чайник с пиалами.
— Сегодня пятница… — как когда-то, во время их последней встречи в его доме, в Мубеке, заметил Хамидулла. — И сегодня уж тебе никак не отказаться от моего пятничного плова…
— Стоит всю жизнь положить на то, чтобы это увидеть…
— Ты что-то сказал, Тура-джан? — спросил Хамидулла.