След грифона
Шрифт:
На экране следовали другие кадры. Растерянные, опрятно одетые мужчины и женщины. «А это другие немцы, – продолжал голос за кадром. – Предательством ответили они советской власти и всему нашему народу. Хлебом и солью встретили они своих соплеменников на нашей земле», – вещал диктор.
Фильм действительно получился грязным. Показывать его за рубежом – значило откровенно признаться в подлой провокации. А делать это было категорически нельзя уже хотя бы потому, что во всем мире, впервые за многие годы, росли сочувствие и солидарность по отношению к Советскому государству. Внутри страны, может быть, и стоило бы показать фильм «вторым экраном». Но зачем? Чтобы спровоцировать немецкие погромы в тылу? А там и еврейские погромы
– Я все понял, товарищ Сталин, – по-военному отчеканил Берия, обдумывая сложившуюся ситуацию.
«Свалил в очередной раз на меня грязную работу. Сейчас на Волге, в частности в Куйбышеве, создается ряд секретных объектов на случай оставления Москвы. И у кого слетела бы с плеч голова, оставь он немцев Поволжья на местах исконного проживания?» – но Берия не собирался озвучивать свои мысли.
– Ни хера ты не понял. А что с поиском каналов для переговоров с немцами? Что, только один вариант и смогли предложить? Где Фитин?
– Здесь, товарищ Сталин, – перешел на официальное обращение нарком. – Все, как и было приказано...
– Сдается мне, ты всю работу на своих заместителей свалил, а сам продолжаешь с бабами резвиться.
Берия молчал. Действительно, еще в начале июля ему было приказано искать каналы для возможных переговоров с немцами. Но найти их оказалось невозможно. Зарубежная агентура была разгромлена самым беспощадным образом предшественниками наркома. Уцелевших, не репрессированных разведчиков можно было пересчитать по пальцам. И то потому только, что большинство из них было гражданами других стран, которых так просто не отзовешь на родину, чтоб арестовать. Но что касается Берии, то он как раз меньше других приложил к этому руку. Куда больше виноваты его предшественники Ежов и Ягода. Но на мертвых бесполезно все сваливать, тем более что они за все заплатили собственной жизнью. А Сталин тоже хорош! Во время того памятного разговора в кабинет вошел Жуков. И генерал слышал окончание. Берия хорошо запомнил выражение лица Жукова. Вот кого стоит бояться. А силы тот набирает с каждым днем войны. И ничего не сделаешь с ним. Воевать кому-то тоже надо, размышлял нарком.
– Фитина с этим человеком сюда, а сам пошел вон! Глаза бы мои на тебя не смотрели. Пошел на хер, – опять выругался Сталин.
Берия знал, что сейчас лучше всего молчать. Он круто повернулся и вышел из кабинета. В приемной при его появлении резко встали со своих мест уже знакомый нам начальник Разведывательного управления НКВД Павел Михайлович Фитин и охранник. Не так резко, но достаточно четко встал Суровцев. Да! Третьим человеком был Сергей Георгиевич Мирк-Суровцев. Берия пристально вглядывался в лица всех троих. Особенно долго он смотрел в глаза Суровцеву. Бывший белый генерал без труда выдерживал взгляд одного из самых опасных и страшных людей страны. Берии стало неприятно от этого взгляда. В последние годы он и думать забыл, что кто-то может так независимо смотреть ему в глаза. Это был взгляд офицера еще той, дореволюционной, армии. Сейчас в форме без знаков различия в нем все равно угадывался вояка старой закалки. Вспомнил взгляд Жукова. Было в этих взглядах что-то схожее. Он перевел глаза на охранника, который сопровождал Суровцева. Тот вытянулся перед наркомом еще больше. Он точно стал выше ростом. Берия посмотрел на пустую пистолетную кобуру охранника. Поморщился, точно проглотил что-то очень кислое. Оружие сдавалось кремлевской охране еще при входе. Большинство входящих даже и обыскивались. «Ну и что толку от такого охранника?» – подумал Берия. Несуразная ситуация становилась и вовсе абсурдной. На личный прием к первому человеку страны привезли бывшего арестанта, который в последние годы находился под постоянной охраной. Мало того, его, наркома внутренних дел, как мальчишку выставили за дверь. И теперь еще этот охранник с пустой кобурой, которому не место в приемной Сталина. Берия последними словами обругал ни в чем не повинного охранника. Из всей нецензурщины самым приличным оказалось то же, что только что сказал ему самому товарищ Сталин:
– Пошел на хер!
Побелевший как полотно охранник хотел сказать что-то о расписке, поскольку он отвечает головой за сопровождаемого, но умный Фитин сообразил быстрее:
– Отправляйтесь на Пречистенку. Я сам доставлю генерала обратно.
Суровцева впервые за последние десятилетия назвали генералом. Он невольно перевел взгляд с Берии на Фитина.
– Не понял, что ли? – заорал Берия на охранника.
Тот сломя голову бросился из приемной.
– После сразу ко мне, – сказал нарком Фитину и отправился вслед за охранником.
Наблюдавший всю сцену сидя помощник Сталина Поскребышев поднялся и вышел из-за стола. Он не встал при появлении Берии. Он, один из немногих в стране, обладал привилегией сидеть в присутствии наркома и не без собственного удовольствия позволял себе подобное поведение.
– Подожди, – властно сказал он Фитину и вошел в кабинет Сталина.
Надо сказать, что хамоватый Поскребышев ко всем обращался на ты. Исключение делалось только для Сталина и членов Политбюро. Отсутствовал он меньше минуты. Вышел обратно.
– Проходи, – кратко, точно конвоир, велел Поскребышев.
Сталин встретил пришедших с дымящейся трубкой в левой руке. Правую руку он чуть приподнял навстречу вошедшим людям, что Фитин безошибочно воспринял как приказ не тратить время на доклад. Подошел. Поочередно поздоровался за руку сначала с Фитиным, а затем с Суровцевым. Ладонь Суровцева задержал в своей чуть дольше.
– Мы с вами знакомы. Вы знаете это? – Он произнес эти слова с более сильным, чем обычно, кавказским акцентом.
Он вообще мастерски им пользовался, своим акцентом: то усиливая его, то почти полностью убирая, представал перед собеседником то гостеприимным хозяином, а то и безжалостным начальником. А вот свою знаменитую речь от 3 июля 1941 года с обращением к гражданам и гражданкам страны он прочитал почти полностью без акцента. Когда и как говорить, Сталин знал.
– Так точно, знакомы! – ответил Суровцев и не добавил общепринятое обращение «товарищ Сталин».
Он был предупрежден, что обращаться к Сталину, а также отвечать на его вопросы следует, всегда добавляя эти два слова. Но почему-то язык не повернулся. И он поступил правильно. Сталин отметил эту сдержанность Суровцева. Ему понравилось, что его прямой противник по Гражданской войне не спешил набиваться к нему в товарищи. Понравилось и то, что собеседник не стал уточнять детали знакомства. Сталин и сам не собирался никому рассказывать, что в его кремлевском кабинете находился бывший начальник штаба одной из белогвардейских армий.
– Присаживайтесь.
Фитин и Суровцев сели за длинный стол зеленого сукна. Суровцев в который раз за последние десятилетия отметил, что большевики почему-то в служебных кабинетах используют такие столы. До революции обитые зеленым сукном столы, как правило, использовались только для карточной игры. В Кремле, оказывается, те же шулерские привязанности. Суровцев не был поражен обликом Сталина. Повидавший на своем веку немало политических деятелей и вождей, он был далек от подобострастия. Как, впрочем, и от презрения к кому бы то ни было из сильных мира сего. В отличие от него Фитин заметно волновался.
– Вы можете что-то добавить к своей служебной записке? – спросил Фитина вождь.
Павел Михайлович встал. Раскрыл принесенную с собой папку. Начал докладывать:
– Товарищ Сталин, два дня назад через агента Кента, через третьи страны, получена шифровка из Германии. Генерал немецкого Генерального штаба, в дальнейшем именуемый Вальтер, пошел на контакт с нами. Вот буквальный его ответ: «Крестный передает привет крестнику. Интересуется здоровьем». По первому вопросу все. Разрешите перейти ко второму вопросу?