След грифона
Шрифт:
Этот день запомнился Жукову не только примечательной встречей. Разговор со Сталиным предстоял тяжелейший. Кроме тягостной обязанности докладывать о катастрофической общей обстановке на всем театре военных действий, начальнику Генерального штаба предстояло докладывать об обстановке на Юго-Западном фронте.
– Посиди, – традиционно на ты сказал Поскребышев Жукову.
Поочередно в кабинет вождя втянулись член Государственного комитета обороны Маленков и военный комиссар первого ранга Мехлис. И лишь после их прихода Поскребышев соизволил пригласить будущего
– Проходи, – сказал ему Поскребышев. Затем стал звонить в приемную Берии, требуя передать наркому приказ вождя снова приехать в Кремль. Для себя он отметил, что Сталин специально не пригласил на этот разговор военных. А теперь вот приказал найти Берию. «И это правильно, – считал Поскребышев, – пусть генерал Жуков не зарывается...»
В своем докладе Жуков кратко обрисовал тяжелое положение на Юго-Западном фронте. Несколько раз едва сдерживал себя, чтобы не ответить на издевательские реплики Мехлиса. На предложение о переброске нескольких боеспособных дивизий с Дальнего Востока комиссар первого ранга Мехлис чуть ли не обвинил генерала в безответственности:
– А Дальний Восток японцам отдадим?
Жуков посчитал ниже своего достоинства отвечать и продолжал:
– Юго-Западный фронт необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы – не менее пяти усиленных дивизий.
Маленков и Мехлис не совсем хорошо понимали, о чем говорил начальник Генерального штаба. Но Сталин, знавший от Шапошникова и Шиловского, что похожее мнение созрело у возглавляемой ими особой группы, не удержался и спросил прямо:
– А как же Киев?
– Киев придется оставить, – в отличие от дипломатичного Шапошникова сразу ответил Жуков.
Взгляды Маленкова и Мехлиса вопросительно устремились к вождю. Вождь же понимал, что такое единодушие мнений независимой особой группы маршала Шапошникова и начальника Генштаба Жукова не простое совпадение. Политический аспект потери столицы Украины их мало интересовал. Жуков, в отличие от других, прямо сказал, что означает отвод войск за Днепр. Чтобы как-то смягчить тяжелое впечатление от сложившейся обстановки, Георгий Константинович указал на выступ, образовавшийся в конфигурации линии фронта в районе города Ельня.
– А на западном направлении нужно не медля организовать контрудар с целью ликвидации Ельницкого выступа, так как этот плацдарм противник может использовать в удобное для него время для удара на Москву, – продолжил доклад генерал армии.
– Какие там еще контрудары! – взорвался Сталин. – Что за чепуха? Опыт показал, что наши войска не могут наступать. И как вы могли додуматься сдать врагу Киев?
Точно предвидя издевательские реплики Мехлиса, Жуков сдержанно, но жестко ответил:
– Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. – Он выразительно посмотрел на Мехлиса. – Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт – там я, видимо, принесу больше пользы Родине.
Сталин тоже посмотрел на Мехлиса. Затем на Жукова. Вождь точно выбирал, кто из них более предпочтителен в нынешней ситуации. Мехлис явно не годился для разговора о делах военных. В прошлом редактор партийно-правительственной газеты «Правда», а теперь, по сути, военизированный демагог – он сейчас был мало нужен. Мало толку было и от Маленкова. Приходилось делать неприятный выбор в пользу Жукова.
– Вы не горячитесь, – сказал вождь Георгию Константиновичу. – Мы без Ленина обошлись, – перевел он взгляд на Мехлиса, – а без вас тем более обойдемся. Идите работайте.
Не прошло и часа, как Жукова вновь вызвали к Сталину. Войдя в приемную, генерал даже не взглянул на Поскребышева, который едва раскрыл рот, чтобы что-то сказать в своей обычной манере. Рывком распахнул дверь в кабинет вождя. Теперь к Маленкову и Мехлису прибавился Берия, тоже второй раз за день вызванный к Сталину. Лаврентий Павлович в отличие от Жукова готов был делать что угодно. Всем своим видом нарком внутренних дел демонстрировал готовность выполнить любой приказ.
– Вот что, – сухо и глядя куда-то в сторону, говорил вождь, – мы посоветовались и решили освободить вас от обязанностей начальника Генерального штаба. На это место назначим Шапошникова. Правда, у него со здоровьем не все в порядке, но ничего, мы ему поможем.
– Куда прикажете мне отправиться? – Раздраженный Жуков точно не замечал никого из присутствующих, кроме вождя.
Вдруг проявившийся кавказский акцент можно было бы назвать коварным:
– А куда бы вы хотели?
– Могу выполнять любую работу – командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом, – резко, но похолодев внутри, отвечал генерал.
– Не горячитесь, не горячитесь, – прервал генерала Сталин. – Вы говорили об организации контрудара под Ельней, ну вот и возьмитесь за это дело. Мы назначим вас командующим Резервным фронтом. Когда можете выехать?
– Через час, – точно торопясь покинуть кабинет, ответил Георгий Константинович.
– Сейчас в Генштаб прибудет Шапошников, сдайте ему дела и уезжайте. Имейте в виду, вы остаетесь членом Ставки Верховного Командования.
– Разрешите отбыть, – еще раз выказав чуть ли не невозможность находиться в одном помещении вместе с молчаливым Маленковым, с постоянно желающим съязвить Мехлисом и готовым делать все, что только прикажут, Берией, резко сказал генерал.
– Садитесь и выпейте с нами чаю. Да еще кое о чем поговорим.
Ни чаепития, ни разговора не получилось. Его не могло получиться. Каждый из присутствующих невольно думал о своем. Жуков всей душой, всеми мыслями был уже на фронте. Всегда тяготившийся штабной работой, в душе он был рад, что его от этой работы отстранили. Но неприятный осадок от самого процесса отстранения не мог не остаться. Уже потому, что в отличие от всех присутствующих он знал и осознавал, что именно сейчас в немецких штабах принимаются решения, которые таят в себе смертельную угрозу войскам Юго-Западного фронта. Так оно и будет. За месяц с небольшим в кольце немецкого окружения окажутся части пяти армий Юго-Западного фронта. Пять армий! Чем это считать, если окружение одной своей 6-й армии под Сталинградом в 1943 году немцы не без оснований посчитали катастрофой, а мы триумфом?!