След кроманьонца

—Уай-ай-и-и-а! Ты больше не встанешь! Уа-йа! Я победил тебя! Ты больше не встанешь! — кричал Дах и бил себя кулаком в грудь.

Холодный ветер трепал его спутанную, грязную шевелюру, пронизывал тело до костей, но он не чувствовал холода — так велика была радость! Его люди стояли чуть поодаль, изголодавшиеся и смертельно усталые. Они опирались на копья и тоже смотрели вниз. Их заросшие, почерневшие лица с ввалившимися глазами щерились в улыбках: «Он больше не встанет!»

Много

дней назад на стоянку прибежал мальчишка и сказал, что Вожак подрался с молодым самцом и проиграл. Над ним смеялись, ему не верили: Вожак был всегда, ведь никто не помнит времени, когда его не было. А Дах поверил. Поверил — и повел людей. Это было много дней назад, а теперь…

Теперь Вожак лежал внизу, возле мелкого прозрачного ручья, придавив боком непролазный кустарник. Он шумно дышал, пытался поднять голову с огромными бивнями, судорожно захватывал хоботом кусты и выдирал их с корнем: «Нужно, обязательно нужно поднять голову, потом подогнуть ногу и рывком перевалиться на живот, встать на колени, а потом потихоньку…» Но сил не было, тело больше не слушалось, угасала боль, отступал голод. Пелена смертельного покоя заволакивала мир…

Что ж, он прожил долгую жизнь, в которой было много голода и вкусной еды, много битв, много самок. Кто знает, может быть, именно от его семени родился тот маленький смешной детеныш, который когда-то впервые встал на подгибающиеся ножки и начал ощупывать тонким голым хоботком окружающий мир. Тот, который потом вырос, налился силой и однажды ответил на вызов Вожака. Надо было остановиться и уйти, отдать молодому победу — он, наверное, станет хорошим вожаком, а прежний, старый, будет идти за ним — на его долю хватит и еды и самок. Но он не остановился, просто не смог остановиться! И молодой сбил его на землю, пропорол своим еще не изогнутым бивнем бок почти до ребер…

Когда он пришел в себя, когда из раны перестала хлестать кровь, когда почувствовал голод и жажду, вокруг уже была пустота: выщипанная трава, обглоданный до пеньков кустарник и редкие кучи навоза. Стадо ушло вперед, втянулось в соседнюю долину: до будущего года здесь больше нечего делать. А он остался — раненый, обескровленный, голодный. Ему сейчас нужно много, очень много еды, но здесь тысячи хоботов работали день и ночь, собирая все, что годится в пищу, все, что можно перемолоть, перетереть зубами.

Шатаясь от слабости, он побрел вслед за всеми — а куда он мог еще пойти? Чтобы было много еды, нужно быстро двигаться, ведь лучшее достается первым, но, чтобы двигаться, нужны силы. Он выискивал и выдирал с корнем пропущенные пучки травы, пытался жевать начисто ободранный кустарник, но этою было мало, очень мало… А потом появились падалыцики.

Сколько помнил себя Вожак, они всегда были где-то рядом: мелькали на вершинах холмов, иногда ветер доносил отвратительный запах их стоянок. Мелкие, трусливые, воняющие дымом, они никогда не приближались к тем, кто здоров и силен. Но стадо огромно, и в нем всегда кто-нибудь умирает. Ослабевший отстанет и, подбирая остатки еды за другими, будет слабеть все больше и больше. И тогда двуногие соберутся в стаю. Вожак никогда не видел, что бывает потом. Проходя через год или два по старому маршруту, он старался не приближаться к местам, где все пропахло дымом, а в траве белеют кости тех, кто когда-то жил в его стаде.

Один раз Вожаку повезло: в узкой долине среди огромных валунов кусты были почти не тронуты. Их не заметили, а может быть, никто не захотел пастись тут в тесноте, рискуя застрять среди камней. Здесь много листьев и тонких веток — он будет их есть! Он 6удет выдирать, выкорчевывать их из всех щелей, трещин и жевать, жевать, пока не наполнится наконец желудок!

Но порыв ветра принес отвратительный запах чужого пота и дыма, совсем близко раздался визг двуногих: «Уай-йа-аа!!! Ты не уйдешь от нас!!!» Вожак поднял голову: они стояли на кромке обрыва, визжали и размахивали палками. Один, чуть крупнее других, поднял над головой и кинул в его сторону камень. Камень упал на склон и покатился вниз. Это было непонятно, это было неправильно. Он потянулся хоботом и обнюхал брошенный обломок базальта. Что-то слабо стукнуло его по загривку, потом по раненому боку.

Вожак торопливо жевал ветки и пытался понять, что происходит: «Они бросают камни, они кричат… Может быть, они играют? Детеныши иногда швыряют друг в друга пучки травы и камни. Но эти — не детеныши. Нет, они не играют… Они нападают? Они нападают… на меня?! На меня, на Вожака!!!»

Волна гнева прокатилась по телу, плеснула в голову. Он выплюнул ветки, поднял хобот и хрипло взревел-протрубил: «Кто на меня?!!» Исчезли боль, слабость, голод. Он ринулся могучей, всесокрушающей массой вверх по склону: убить, растоптать, уничтожить!

Когда Вожак выскочил наверх, там уже никого не было. Только вдали — тут и там — мелькали темные фигурки: двуногие, побросав свои палки, разбежались в разные стороны.

Гнев требовал выхода, и Вожак заметался по степи, пытаясь догнать хоть кого-то. Он долго бегал, трубил, ловил двуногих. Одного он затоптал на ходу, другого ухватил хоботом, сломал и бросил далеко в сторону, а потом… Потом он оступился в какой-то яме, ноги его подкосились, он рухнул и сполз вниз по склону к мелкой воде, обдирая о камни раненый бок.

Он долго лежал, оглушенный болью, задыхаясь от собственного веса. В конце концов боль отступила, он опять увидел свет, почувствовал запахи, услышал звуки окружающего мира. Лучше бы он их не слышал: «Уай-йа-а-а!!! Ты не уйдешь от нас!!!» Двуногие опять собрались в стаю и подобрали свои палки…

Нужно было обязательно подняться на ноги. И он поднялся: превозмогая боль и слабость, не сразу, но все-таки встал. Он покачивался и никак не решался сделать первый шаг, чтобы не упасть снова. А двуногие не разбегались: они стояли наверху, они визжали, махали палками. Они больше не боялись его.

Солнце спускалось почти до горизонта и опять поднималось, усиливался и стихал ветер, начинал моросить дождь, и опять светило солнце, а он все брел и брел. Переходил ручьи, речки, обходил скалы и шел, шел… Ему казалось, что он уходит от них, от этой трусливой визжащей стаи, а он давно уже двигался кругами, петляя между одних и тех же холмов. Сначала он еще пытался пастись, пить воду, но каждый раз они приближались, орали, бросали камни. И он уходил от них, он больше не нападал — он был уже не Вожак, а Тот, Кто Проиграл Поединок, Тот, Кто Отстал От Стада… Он несколько раз падал, долго лежал задыхаясь и снова вставал. А потом была мелкая речка с прозрачной водой и вязким галечным дном. Он застрял, кое-как выбрался и упал, упал в последний раз. И в гаснущее сознание сквозь пелену смерти пробился визг двуногих: «Уай-йа-а-а!!! Ты больше не встанешь!!!»