След крови
Шрифт:
Он замер, почувствовав ее отчуждение, и резко поднял вверх голову.
— В чем дело?
— Прекрати! Я не хочу.
— Ты же разрешила начать, — сказал он, сдавливая ей ягодицы. — Ну же! Ты же хочешь! Думаешь, я не знаю твоих штучек? Тебе просто охота чуток поломаться.
— Ничего подобного!
— Ладно, — прошептал он хрипло. — Тогда сделай приятное мне.
Он положил ей руки на плечи и заставил опуститься на ступеньки. Она понимала, что должна дать отпор, но в доме находился Саша. Он проснется и услышит, или хуже того — увидит.
Она стояла на коленях, а Антон возвышался над ней. Его руки действовали
Антон был не против подождать: он наслаждался, предвкушая, глядел на нее, гладил руками ее волосы, ощупывал пальцами ее разодранные мочки. Она может просто сделать ему минет. По крайней мере, она не будет с ним трахаться. Это покажется смешным, но она представила, как признается в случившемся своему психотерапевту-задаваке. Разумеется, она ничего не расскажет, но при одной только мысли об этом ей стало тошно.
— Я не буду этого делать, — решительно заявила она, отворачиваясь. — Саша может проснуться. Он очень расстроился из-за собаки.
— Он крепко спит, — ответил Антон, прерывисто дыша. Рэчел по голосу слышала, что он улыбается. — В любом случае, что плохого в том, что родители любят друг друга?
Он повернул ее к себе лицом и провел членом по ее губам — мягко, ожидая, пока они уступят и пустят его внутрь.
— Это не любовь, — сказала она, отшатываясь. — Это минет, семилетнему ребенку не стоит этого видеть.
Его пальцы крепко схватили ее за волосы, и он молча сунул член ей в рот. Сначала она отворачивалась, но потом уступила. Внезапно она почувствовала тошноту и боль от собственного желания. Это было так пошло, ее реакция — такой неуместной, однако весь сценарий — таким знакомым. Она уступила, но все же это было сродни изнасилованию. Она сказала «нет», и это было изнасилование. Рэчел уперлась руками в его бедра, пытаясь убрать напористый член изо рта. Но, как она и предполагала, Антон ей этого не позволил. В ответ он схватил ее за шею, его движения стали более настойчивыми. Именно так он и любил: небольшое сопротивление, но не слишком сильное, в меру.
— Но ты же сама этого хочешь, — пробормотал он. — Скажи, ведь хочешь, хочешь?
Она задумалась: а что, собственно, он делает? Разве ей не нравилось доставлять ему удовольствие, когда они занимались любовью? Наслаждаться каждой частью его тела, тем, как он любил ее. Даже когда был груб. Она притворялась, что сопротивляется, и он еще больше возбуждался. Вот и сейчас — она сама его провоцировала.
Ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она понимала, что мужчина, силой засунувший член ей в рот, близок к эякуляции. Еще минута, не больше. Когда он кончит, то станет удовлетворенным, счастливым, щедрым. Возможно, даже уйдет. С другой стороны, Рэчел испытывала все возрастающую ярость. Неужели она должна это терпеть, если ясно сказала «нет»? Почему должна ждать, когда он кончит ей в рот, как будто она помойное ведро для спермы? Она попыталась вывернуться, но он, прижимая ее голову, держал крепко. Его бедра дрожали, дыхание участилось. Чем решительнее она пыталась освободиться, тем глубже и энергичнее
— Ты отлично это делаешь, детка! — простонал он, не обращая внимания на сопротивление или просто не понимая, чего она хочет. — Никто не делает минет так, как ты. И ты это прекрасно знаешь.
Рэчел сжала зубы. Сжала медленно, мстительно, но он взвыл от боли и с силой ударил ее в висок. Перед глазами замелькали желтые звездочки на размытом черном фоне, и она упала. Ослепнув от удара, она слышала, что Антон ревет, как животное. Еще один удар, и опять звездочки… Пересчитав все ступеньки, она скатилась с лестницы, а потом, когда он тащил ее за руки в гостиную, поцарапала шею, спину, бедра. Сквозь боль и туман в голове Рэчел чувствовала, что он пытается стянуть с нее сапоги. Это оказалось делом непростым — сапоги были слишком узкими. Она изловчилась и вскользь ударила его каблуком по подбородку. Казалось, он не почувствовал боли, но стал срывать с нее сапоги так, словно готов был выдернуть ноги из суставов.
Они дрались по-настоящему, а он смеялся, как будто это была игра, от которой оба получали удовольствие. Немного боли сексу не помеха. Но где-то в глубине души Рэчел — она даже не осознавала этого! — росла страстная решимость. Каждой своей клеточкой — разумом, телом и душой — она сопротивлялась Антону.
Все это время она не осмеливалась взглянуть на верхнюю ступеньку лестницы. Она чувствовала, что умрет от стыда, если увидит там ребенка, ставшего свидетелем того, как мать бьет и царапает его отца, который рычит, будто бешеная собака, вонзая свою плоть в ее тело.
С закрытыми глазами Рэчел продолжала бороться, сожалея о том, что не была смелее с самого начала. И наконец почувствовала на губах вкус его крови.
Глава седьмая
— Ваша мать, похоже, считает, что вам грозит смертельная опасность, — заявил доктор Дженкинс. — Она просто помешалась на этой мысли.
Смертельная опасность! Чувствуя холодок внутри, Мадлен переложила трубку к другому уху.
— Последний раз, когда мы беседовали, вы уверяли, что после электрошока ей стало значительно лучше, помните?
Она слышала, как он шумно, с присвистом, вздохнул в усы.
— Я сказал, что ваша мать стала менее подавленной, Мадлен. Я не говорил, что она излечилась от психоза.
— Доктор, вы же знаете этих матерей. Разве их детям когда-нибудь перестает грозить смертельная опасность? — сказала Мадлен и взглянула на часы. Ровно два. У нее появился новый пациент, Эрик Файфилд, и она не хотела заставлять его ждать. Но ведь и доктор Дженкинс не стал бы беспокоить ее на работе без веской причины. — Я попытаюсь убедить ее, что у меня все чудесно.
— Видите ли, я как раз об этом и хотел сказать. — На мгновение повисла пауза. — Я понимаю, что это тяжело, но, по моему мнению, было бы лучше, если бы вы не приезжали так часто. Как бы там ни было, именно вы в последнее время вызываете эти приступы тревоги. Медсестрам стоит большого груда ее успокоить.
«Да, она мне говорила. Ее привязывают к кровати и делают укол».
— Все ваши пациенты переживают подобные кризисы, разве нет, доктор Дженкинс? В противном случае они бы не оказались в этом великолепном заведении. Не могу поверить, что вы хотите лишить мою мать единственного человека, который ее любит…