След крови

Сьюэлл Китти

Он пристально на нее посмотрел, в глазах его читалось недоверие.

— Ну да, вот так взяла и выпала?

— У меня и в мыслях не было вас обманывать! — протестующе выпалила она.

Да, черт возьми, это правда. Но где же брошь? У кого она сейчас?

— Давайте сменим тему разговора, — предложил Эдмунд, видя, что Мадлен расстроилась. — Расскажите о своем пациенте. Я хочу послушать ваш замечательный, богатый оттенками голос. Я мечтал о вашем голосе.

— Отлично! — с облегчением вздохнула она. — Вас это заинтересует, Эдмунд, поскольку вам знакомо это состояние. Мой новый пациент проводит большую часть ночи в дороге: он беспрестанно ездит от дома к месту работы и обратно. Он убежден,

что сбил то ли ребенка на велосипеде, то ли старушку, которая переходила дорогу. Каждый раз, когда он выезжает, ему кажется, что он совершил какое-то ужасное дорожное происшествие, поэтому ему и приходится бесконечно ездить по кругу. За ночь он совершает до двадцати поездок туда и обратно. В конечном счете бедный парень настолько устает и выматывается, что ему приходится заезжать на стоянку или площадку для автомобилей и спать прямо за рулем…

— А что он сделает; если на самом деле обнаружит свою жертву?

— Естественно, отвезет в больницу.

— Минутку, не стоит стричь меня под ту же гребенку! — запротестовал Эдмунд. — Мои навязчивые идеи основаны на логике и фактах. Похоже, ваш пациент — тупица. Он никак не может уразуметь, что раз никогда не находит свою жертву, значит, и никакого наезда никогда не совершал.

— Эта навязчивая идея идет из подсознания. Он понимает всю абсурдность ситуации, но продолжает верить, что представляет собой угрозу для общества.

— Я бы сказал, что он безнадежный идиот. Мадлен вздохнула.

— Теперь вы понимаете, что мне не стоит рассказывать подобные истории. Это неэтично с моей стороны.

— Ерунда! Откуда я узнаю, кто ваш пациент? — отмахнулся Эдмунд и плавно переключился на другую тему: — Вы избавились от своего ухажера?

Под его пристальным взглядом она отвела глаза. Она по-прежнему смотрела на него, но не в глаза, а на шишку на лбу. Та пульсировала, и казалось, что у него под кожей ползает какой-то червь.

— Так что, избавились? — внезапно рявкнул Эдмунд.

— Да, — сердито отрезала она. — Но вас это совершенно не касается.

— Знаете что, моя прелесть… — Он просунул голову в отверстие в двери. — Я могу прикончить кого угодно даже отсюда.

— Спасибо, Эдмунд, в этом нет необходимости. И перестаньте угрожать, а то я больше не приду.

— Похоже на шантаж.

Ее гнев вспыхнул с новой силой. Неужели ей это действительно так уж нужно?

— Похоже, это вы угрожаете моим знакомым.

— Если я только захочу, мои длинные руки доберутся и до вас.

— Как приятно! Именно такого рода дружбы мне и не хватало. Милого, заботливого друга, который грозится вздернуть меня на балке и вскрыть мне вены, чтобы я долго и мучительно умирала от потери крови.

Мадлен отшатнулась, и ее глаза расширились от страха. Она выпалила ъсе это в приступе гнева, но, скажите на милость, о чем она думала? Она клялась, что никогда не будет вспоминать подробности его преступлений. Это вывело бы их отношения на новый уровень, к которому она не была готова ни эмоционально, ни профессионально.

Эдмунд, как всегда, видел ее насквозь. Он опустил голову. Она знала, что психопаты не способны мучиться угрызениями совести, поэтому его раскаяние было притворным. Вероятно, он просто боялся ее потерять. Страх — чувство, которое знакомо всем. Червь на его голове побледнел и перестал пульсировать.

— Не оставляйте меня, Мадлен, — попросил он, уставившись в пол. — Вы мне нужны. — Он поднял на нее глаза. — И я вам нужен. Я присматриваю за вами, но никогда не причиню вам боли. Если я и дотянусь до вас отсюда, то только для того, чтобы защитить. Я лишь это имел в виду.

Она видела, что он говорит искренне. Сколько раз он заверял ее в верности их дружбе? Он был жестоким убийцей-садистом, но где-то

на подсознательном уровне она ему верила. Она не могла объяснить этого даже самой себе. Внезапно она почувствовала, что его полнейшая зависимость ложится на нее тяжелым грузом. Разве эта утомительная ежедневная работа — оказывать эмоциональную помощь за деньги или бесплатно — не проявление ее сводящей с ума патологии? Джон был прав, она не может о ком-то не заботиться. Ее мудрый коллега неоднократно говорил, что она вечно от кого-то зависит, и эта круговерть повторяется снова и снова, что ей самой необходимы сеансы психотерапии, чтобы выяснить, какая вина ее гложет. Он думал, что она чувствует себя виновной в смерти Форреста и пытается как-то компенсировать это чувство вины. Конечно, это была правда, но только наполовину. Если бы он только знал…

Она обернулась и посмотрела прямо в глаза человеку в дверном окошке. Когда это закончится? Неужели она будет навещать этого убийцу каждую- неделю до конца жизни? Брошь, которую он ей подарил, была явным тому свидетельством: «верность навечно, пока смерть не разлучит нас». Может, она потеряла брошь не случайно. Как он и предположил. Если придет день, когда она захочет с ним распрощаться, будет ли она бояться… бояться его длинных рук?

— Ладно, Эдмунд, — улыбнулась она. — Расскажите о том, как вы умудрились удариться головой. Я слушаю вас очень внимательно.

Глава восьмая

Зазвонил телефон. Это была Сильвия. Она почему-то мямлила и говорила очень тихо. — Пришла поврежденная пациентка.

— Спасибо.

Мадлен криво усмехнулась. «Поврежденная пациентка!» Разве они все не поврежденные? Сама психотерапевт, ее коллега и секретарша…

Мадлен быстро пробежала глазами записи, касающиеся Рэчел Локлир, чтобы освежить ее историю и результаты, которых они добились в ходе предыдущих сеансов/К ее удивлению, Рэчел посещала психотерапевта вот уже семь недель, хотя Мадлен каждый раз казалось, что больше она не придет. Оставалось загадкой, почему Рэчел продолжает ходить к ней, тем более что та постоянно жаловалась на дороговизну сеансов, а ее отношение к врачу оставалось настороженным, временами даже открыто неприязненным. Но чем настойчивее Мадлен пыталась продраться сквозь дебри их запутанных сеансов, тем дольше они топтались на месте. Никаких сдвигов, никаких изменений. Рэчел не только не была готова к решению коренных проблем, но откровенно преследовала какую-то свою цель. Иначе бы она уже перестала приходить. В собственные же планы Мадлен входило выяснить, какой ее видит Рэчел, чьи грехи переносит она на своего врача. Ее гнев был очевиден. Быть может, ее мать не была таким образцом добродетели, как описывала Рэчел. Возможно, чувство вины за то, что она осталась жить, а мать умерла, заставило повзрослевшую Рэчел возвести мать в ранг святых и скрывать неприятную правду. И она, продолжая притворяться даже перед самой собой, что ее мать была настоящим чудом, перенесла свой гнев на условный объект — своего психотерапевта.

Рэчел открыла дверь, и Мадлен едва успела скрыть охватившие ее чувства. И впрямь «поврежденная». На Рэчел были большие солнцезащитные очки, но даже они не могли скрыть распухшую правую щеку и ушибы возле губ и на лбу, превратившиеся в черно-желтые синяки.

— Боже мой, Рэчел!

Мадлен прикрыла дверь и положила руку Рэчел на плечо. Та стояла не шевелясь, а когда обернулась, то обе сделали то, чего меньше всего от себя ожидали: Рэчел прижалась к Мадлен, которая заключила ее в объятия. Мадлен была удивлена и застигнута врасплох поведением их обеих. Эта колючая, несговорчивая и упрямая женщина позволяла, нет, просила ее защитить, и Мадлен, редко обнимавшая пациентов, инстинктивно ответила на эту просьбу.