След менестреля
Шрифт:
На окраине леса показались всадники. Четверо. Я заметил их сразу, как только они выехали из-за деревьев. Внутри шевельнулось нехорошее предчувствие.
Просто путники? А если путники, почему съехали с дороги? Едут в мою сторону, разворачиваясь цепью. И, похоже, по моим следам.
Еще мелькнула мысль спрятаться. Но мой конь стоит на виду, и они его наверняка увидели.
Вот черт!
Всадники ехали так быстро, насколько позволял им снег. Я еще надеялся, что худшего не случится, но тут из-за деревьев выскочили сразу два вильфинга и помчались прямо в мою сторону.
— Вон он! — донеслось до меня.
Убежать не получится. Что ж, будем
Один из всадников остановился, вскинул какой-то длинный предмет. Сверкнула вспышка, и пуля просвистела прямо у моего уха. Я спрятался за камень, сжимая посох Алиль, а конек, испуганный то ли выстрелом, то ли близостью оборотней, рванулся вниз и поскакал в сторону гор.
Когда я выглянул, всадники были довольно далеко, а вот их гончие твари уже подобрались ко мне метров на сорок. Если бы не глубокий снег, они были бы рядом. Я их мог хорошо разглядеть. Какая-то новая разновидность: крупнее тех, что сопровождали меня в поисках купин ши, коренастые, с пятнистым узором на шкуре, морды массивные и тупые, как у гиен, круглые уши.
Страшные твари. Но прошли те времена, когда меня можно было испугать…
Собравшись, я скастовал на переднего вильфинга руну «Сафр». И в то же мгновение увидел черно-белым зрением, что размашистыми прыжками несусь на вершину, к каирну, где едва заметна застывшая с посох в руке человеческая фигура. Бешеная жажда крови переполняет меня, и я не могу утерпеть до вершины, особенно если есть жертва поближе. Поворачиваюсь навстречу бегущему за мной собрату, прыгаю и хватаю его за горло. Горячая, пахнущая псиной и медью кровь струей ударяет прямо в гортань, обжигая и опьяняя, как алкоголь.
Действие руны продолжалось лишь несколько секунд, и я, очнувшись, увидел, как еще мгновение назад подвластный мне вильфинг вгрызается в глотку своего собрата. Над моей головой опять свистнула пуля, и миг спустя я услышал треск выстрела, совсем близко. Орденские охотники были уже в сотне метров от меня — двое справа, двое слева. Брали в «клещи», паскуды.
Вильфинг, освободившись от действия заклинания, бросил свою жертву и, хрипло залаяв, рванулся ко мне. Нас разделяло метров восемь-десять, и я уже приготовился отбиваться от твари посохом, но тут меня будто ветерок обдул. Серебристая тень рванулась мимо меня к вильфингу, сбила оборотня в снег и с рыком размозжила ему череп ударами лап.
— Уитанни! — заорал я в диком, неописуемом восторге.
Охотники как один повернули головы, увидели гаттьену. Крайний слева, с арбалетом, вскинул оружие, но Уитанни в великолепном прыжке опрокинула его в снег вместе с конем, рванула за горло клыками, и метнулась к следующему всаднику, лихорадочно забивавшему заряд в дуло пистоля. Повалила его, как и первого вместе с конем, походя, без особого напряга, и понеслась к двум последним охотникам, разворачивающимся навстречу гаттьене. Один из них завопил, выхватил из ножен палаш, но Уитанни не дала ему ни малейшего шанса. Рык, противный хруст, который я услышал даже на таком расстоянии — и рука с зажатым в ней палашом, оторванная по самое плечо, упала в снег. Четвертый струсил, стал разворачиваться, но гаттьена вцепилась в круп коня обеими лапами, и лошадь с холодящим сердце ржанием упала на колени. Всадник вывалился из седла, и гаттьена подмяла его передними лапами, скаля окровавленные клыки у самого лица.
— Уитанни, не убивай! — крикнул я, проклиная глубокий снег, который не давал мне бежать быстрее. — Постой!
Гаттьена стояла над бесчувственным охотником, тяжело дыша и роняя окрашенную кровью слюну с морды. Я присел над поверженным орденцем, начал хлопать по щекам. Тот, наконец, открыл глаза, и его красную, измятую, заросшую редкой бородой физиономию исказил ужас.
— Убери ее! — взвыл он. — Во имя Вечных!
— Уберу, если ответишь на пару вопросов, — сказал я, ухватив его за ворот. — Только правдиво, ублюдок, иначе сдохнешь страшной смертью.
— Все скажу! Все!
— Вас Лёц послал, так?
— Да, господин. Несколько групп. Они ищут тебя.
— Где де Клерк?
— Господин, я не понимаю, о чем вы!
— Менестрель, которого Лёц забрал из Вальфенхейма. С ним еще девушка была. Говори!
— Бард и девушка? О, помню, помню, господин. Я видел их.
— Где они? — Я изо всех сил тряхнул орденца, занес посох.
— Постойте, постойте, не убивайте! Я скажу. Они в Волчьем…
Охотник не договорил — за моей спиной грянул выстрел, и раздался жалобный, почти человеческий, стенающий крик Уитанни. Я обернулся, увидел, что моя гаттьена как-то странно, судорожными рывками, ползет по снегу к охотнику, пытающемуся выбраться из-под мертвой лошади, и в руке у охотника — дымящийся пистоль. Я побежал к нему, чтобы добить подонка, но Уитанни добралась до стрелявшего раньше меня и снесла ему лапой лицо и половину черепа. А потом бессильно повалилась в снег и задышала тяжело и часто.
— Уитанни! — Я опустился рядом с ней, начал ощупывать, чувствуя, как сотрясают ее тело судороги. — Уитанни, что с тобой? Уитанни!
Я нашел только одну рану, точнее нащупал — над левой передней лапой, в плече. Странно, но крови совсем не было, только плотная шишка. Когда я надавил на нее, гаттьена вскрикнула. Я похолодел. Господи, неужели опять яд?
Я повернулся к охотнику, о котором почти забыл, и вовремя — негодяй, оправившись от ужаса и решив, что пришел его черед разобраться со мной, дотянулся до своего самопала и трясущимися руками насыпал на полку порох из пороховницы. Я так врезал ему по черепу, что посох едва не вылетел у меня из рук.
Теперь все мои мысли были об Уитанни. Пока я разбирался с последней вальгардской сволочью, моя девочка перевоплотилась и я, глядя на то, как судорожно и тяжело она дышит, подумал, холодея всем телом, что гаттьены, наверное, всегда превращаются перед смертью в людей. Я вспомнил, как пытался спасти Уитанни в ту ночь, когда мы познакомились с ней, и больше не мог сдерживаться. Горло у меня перехватил спазм, и слезы хлынули из глаз.
— Нет, не надо! — шептал я, прижимая голову Уитанни к груди. — Нельзя! Най хенна, Уитанни! Най хенна! Не бросай меня!
— Больно, — прошептала она.
— Сейчас! — Я скинул с плеча сумку с той решимостью, которую дает только беспросветное отчаяние. Вывалил на снег содержимое. Открыл футляр с инструментами, ухватил ланцет. — Будет больно, любовь моя, но ты сильная.
Она что-то шепнула — я не расслышал что. Подложив ей под голову свою куртку, я раскрыл плащ Уитанни и увидел рану в левом плече. Ее окружал вздутый синеватый отек, от которого на левую руку и вниз, к левой груди, протянулись странные, похожие на тонкие ветвистые корни, отростки. Кожа вблизи от раны выглядела как тонкий полупрозрачный пластик, сквозь который я мог видеть проходившие под кожей кровеносные сосуды. И смутные контуры конической пули, засевшей в тканях. Странно, что нет ни капли крови. Отчаяние вновь охватило меня — если это яд, у меня нет противоядия. И настойки лигрох нет. Ничего нет.