След нумизмата
Шрифт:
"Пятьсот пятьдесят пять!
– - вспыхнуло в голове Нумизмата.
– - Та самая машина, про которую говорил Зубанов".
Силин, не раздумывая, рванулся за автомобилем, испугав при этом ветхую старушку, мирно выгуливающую престарелого японского хина. Импортная моська зачастила вслед бегущему истошным, визгливым лаем, в сторону шарахнулась пара молоденьких девчонок, но Михаил ни на кого не обращал внимания. Забежав за угол, он увидел, как в дальнем конце небольшой улицы черная машина свернула влево.
Что и говорить, судьба улыбнулась Нумизмату. Сразу за углом Силин увидел мирно стоящий "чероки". Подойти к нему Михаил не решился, боялся попасться на глаза владельцам машины -- вдруг узнают в нем вчерашнего возмутителя спокойствия! Вернувшись за угол, он прислонился спиной к дереву и долго переводил дух. Отдышавшись, он со всеми мерами предосторожности принялся рассматривать стоящий автомобиль. Хотя окна в джипе были тонированные, Силин все же разглядел, что в салоне сидели трое.
Прошло десять минут, двадцать -- все оставалось по-прежнему. Михаил чувствовал, что он чересчур привлекает к себе внимание, и решил рискнуть, сменить позицию. Опустив голову, он быстрым деловым шагом пересек тупичок, где стояла машина по диагонали и вошел в подъезд трехэтажного старинного здания на противоположной стороне улицы. Поднявшись на лесничную клетку между вторым и третьим этажами он осторожно выглянул наружу и убедился, что все осталось по-прежнему, его демарш никого не встревожил.
Прошло еще сорок минут, лишь затем Силин увидел, как открылись дверцы машины и появились двое коренастых, плотного сложения парней. Один из них остался на крыльце дома, второй прошел в подъезд. Вскоре он вернулся, но не один, а с высоким худощавым человеком. Тут Нумизмат вспомнил, что в сумке лежит бинокль, но, пока он лихорадочно возился с молнией, трое на другой стороне дороги подошли к машине. Худощавый остановился и коротко махнул кому-то наверх рукой. Силин лишь заметил, как колыхнулся в одном из окон четвертого этажа белоснежный тюль. Рука, задернувшая штору, явно принадлежала женщине.
Это было уже кое-что. Михаил не сомневался, что нужный ему человек рано или поздно вернется в этот дом. Оставалось только ждать. ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ
Андриенко.
"Я, Андриенко Александр Фомич, профессор Санкт-Петербургского университета..."
В тот воскресный день профессор, как всегда, с утра работал в своем кабинете. С тех пор как умерла жена Александр Фомич стал истинным анахоретом. В прежние времена Варвара Никитична непременно бы вытащила его или в церковь, или в гости к многочисленной родне. И хотя Андриенко обожал свою жену -- все-таки прожили вместе тридцать лет, -- спустя год после ее смерти профессор очень полюбил эти спокойные выходные в четырех стенах. Как всегда, он занялся переводами скандинавских саг. Зная шесть языков, в большинстве своем "мертвых": древнегреческий, латынь, языки кельтской группы, Андриенко последние годы мечтал увязать в одно целое древнейшую историю славян, скифов и норманов. Где-то здесь, в переплетении судеб этих народов, и родилась русская нация.
От работы его отвлекло появление слуги. Профессор и сам слышал отдаленное позвякивание древнего колокольчика на входной двери, но надеялся, что "чаша сия" минует его. Увы.
– - Барин, вас там какой-то господин спрашивает, -- объявил Мирон, слуга, вывезенный покойной Варварой Никитичной еще лет за двадцать до отмены крепостного права из ее воронежского имения.
Андриенко с неудовольствием посмотрел на Мирона, толстого, лысоватого человека лет пятидесяти. С тех пор как умерла супруга профессора дворецкий изрядно разъелся и еще больше обленился. Даже неприхотливому, не от мира сего ученому стало казаться, что в доме стало гораздо меньше порядка и чистоты.
– - Что за господин?
– - с раздражением спросил Александр Фомич.
– - Какой-то Дергунов.
Андриенко напряг свою незаурядную память, но не припомнил среди знакомых, друзей или родственников никого с подобной фамилией.
– - Что ему надо?
– - все более раздражаясь, допытывался профессор.
– - Говорит, что по поводу монеты.
"Очевидно начинающий нумизмат. Наверняка притащил какой-нибудь старый пятак и уверен, что такого ни у кого нет," -- подумал Александр Фомич, со вздохом откладывая в сторону тетрадь с переводами саг.
– - Ладно, зови, только сам побудь рядом. Вдруг это жулик какой.
Вскоре в дверях кабинета показался невысокий молодой человек с тщательно постриженными тонкими усиками над припухлыми, девичьими губами. Одет гость был по последней моде, в укороченный сюртук с широкими лацканами, с подвязанной вместо галстука шелковой косынкой.
– - Честь имею представиться, Дергунов Николай Осипович, уроженец города Саратова, ныне проживаю в столице, подал прошение о приеме на государственную службу.
Профессор также представился. Предложил гостю сесть. Несмотря на свой ухоженный вид, гость ученому мужу не понравился. Смущала развязная манера движений и разговора, а чересчур живые глаза быстро пробежались по всей обстановке кабинета. Кроме того, от гостя нестерпимо несло одеколоном от Роже, а профессор не любил эти искусственные цветочные ароматы.
– - Чем могу служить?
– - спросил Андриенко, наблюдая за тем, как молодой щеголь пытается на неудобном старинном кресле принять наиболее изящную позу.
– - Мне порекомендовали вас как самого известного в столице нумизмата, -начал разговор Дергунов.
– - Ну почему же, есть люди куда более известные, например барон Кане или Великий князь Георгий Михайлович. Но я действительно один из соучредителей Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества, -- не без гордости закончил Андриенко.
– - К сожалению, ни барона Кане, ни Великого князя в столице сейчас нет, -- сказал саратовский гость, а затем перешел к делу: -- Полгода назад здесь, в Санкт-Петербурге, умер мой дядя по материнской линии, Обухов Михаил Львович. В наследство он мне оставил квартиру и кое-какие достаточно скромные сбережения. Среди разного рода имущества имелась и небольшая коллекция монет...
Профессор насторожился. Он знал практически всех коллекционеров столицы.
– - Простите, как фамилия вашего дяди?
– - переспросил он.
– - Обухов, Михаил Львович.
– - Не припомню такого, -- признался Андриенко.
– - Ну, это понятно, коллекция небольшая, всего-то монет тридцать. К тому же он последние десять лет жутко болел, практически не выходил из дома. А года за три до смерти совсем лишился речи и движений. Так вот, я значительно поиздержался за время проживания в столице и решил продать эти монеты. Они мне, знаете ли, ни к чему. Почти все я сдал антиквару Генрихту, но эту монету он взять не решился, посоветовал отнести к вам на консультацию.