След «Семи Звезд»
Шрифт:
Размерами домашний питомец смахивал на бройлера средней упитанности. Сперва Вадим решил было, что это какой-то редкий подвид, но, присмотревшись к подернутым, будто инеем, перьям и к бледной кости клюва, понял – не тем объясняется странный окрас. Просто ворон очень стар.
Варя, бормоча под нос «Проша, Проша», начала через заботливо подведенный желобок сыпать в кормушку древней птице какие-то сухие гранулы, набирая их лопаточкой из ярко-красной коробки с иностранными надписями. Это что, уже специальный корм для домашних воронов выдумали?!
– Чем вы его потчуете? – осведомился он у девушки.
– «Китикэт». Прохор его очень уважает.
Услышав свое имя, птица
– А вы не очень похожи на милиционера, – сообщила Варвара, закончив кормежку.
– А что, лицо умное? – не обиделся майор.
– И это тоже. Но главное – речь у вас слишком книжная. «Потчуете»! – девушка хитро улыбнулась. – Я ж все-таки филолог, да еще и журналист.
– А я, между прочим, тоже интеллигент в третьем поколении, – отшутился Вадим. – Отец доцент, маман – старший преподаватель.
Чуть не впал в соблазн процитировать крылатую фразу Владимира Вольфовича об отце-юристе и матери-русской, но сдержался. Почувствовал, что не ко времени и не к месту поминать Жириновского.
– Я ведь в милицию случайно попал… Пришел как раз в девяносто втором из армии, а тут уже все наизнанку вывернуто. Как жить – не знаешь. Вот, пошел в милицию, хоть какой-тот кусок хлеба обеспечен и знаешь, чем заняться. Вот так с тех пор и…
– А родители? Как они отреагировали?
– Ужаснулись жутко! Позвали к себе. Отец к тому времени был в Германии. Мама – в Израиле – вышла замуж за своего профессора… Кстати, а ваши как смотрят на то, что их дочка пишет про колдунов с ведьмами?
– Никак, – в глазах хозяйки разлилась застарелая печаль. – Они погибли, когда мне был годик. В Спитаке. Поехали навестить мамину сестру, которая там жила, и вот… неудачное время выбрали. Меня тетка по отцовской линии вырастила, Марфа, царствие ей небесное…
– Простите, – бросил Вадим.
– Не за что… Ой, что я тут заболталась, чаю надо поставить…
Варя ушла, оставив Вадима наедине с вороном.
Пока она хозяйничала на кухне, Савельев подошел к книжному шкафу. Книги, как скажет любой психолог (и следователь), могут многое рассказать об их владельце.
Глянцевых обложек почти не было заметно, и, что порадовало почему-то майора, совсем не было этих дурацких любовных женских романов про разных донов Педро и Анжелик. Все больше классика. И старая, и новая. Шекспир, Куприн, Горький с Чеховым, Пелевин, Павич, Перес-Реверте… Три издания «Слова о полку Игореве», сборники «Памятники литературы Древней Руси», сочинения академиков Лихачева и Рыбакова. (Ну да, ведь девочка, помнится, специализировалась на начальном этапе русской словесности.)
Литературы по магии и оккультизму, вопреки ожиданиям, Вадим почти не заметил. Всякие справочники, трехтомная энциклопедия «Мифы народов мира», «Золотая ветвь» Фрезера, какие-то книжки в бумажных обложках – как печатали лет десять назад. И непонятно как затесавшийся среди наукообразных сочинений «Дракула» Брэма Стокера.
Сыщик вынул одну из книжек, оказавшуюся справочником по волшебным цветам и травам. «Мак, – прочел Вадим. – Символ Великой Матери, означающий кроме самой Гекаты-Кибелы деву, ночь, сон. Посвящен всем лунным ночным божествам. Символизирует плодовитость, забвение, праздность. Кроваво-красный олицетворяет страдания Христа. В греко-римской традиции – эмблема Деметры, Цереры, Персефоны, Венеры, Гипноса Морфея». Любопытно, что бы сказали на такое его знакомые потребители маковой соломки?
Взял другую книгу, стоящую рядом, раскрыв на середине. «Книги, не попавшие в канон, начинают жить своей тайной жизнью, частично переписываясь, частично уничтожаясь. Традиция апокрифической литературы не утратила своего значения, тесно переплетаясь с иной запрещенной литературой, гностической и тайноведческой, основателем которой в первом веке был легендарный Симон Маг. Литература не для всех, а для избранного меньшинства, пасущего судьбы людей. Переписки соратников по партии, протоколы заседаний секретных обществ иллюминатов, уставы идеологических сект, красочные политические ребусы живут и ныне, веселя несмышленого обывателя своей ярмарочной небывальщиной, но незримо следуя за каждым его движением…» Да, мудрено!
Прохор за спиной недовольно каркнул. «Ну что ты скандалишь? – посетовал Савельев про себя, ставя книгу на место. – Не украду я ничего!»
– Вадим, идите, чай готов!
Чай был слабый, индийский, какой майор не очень любил. Зато к нему прилагалось несколько бутербродов с лососиной. Это Вадима обрадовало – обычно одинокие женщины, у которых он бывал в гостях, все норовили угостить его то печеньем, а то и пирожным.
Поглощая розовую нежнейшую мякоть, он, тем не менее, думал – что и как нужно будет выспросить у Варвары. Она, конечно, как говорило ему чутье матерого сыскаря, то самое пресловутое «шестое чувство», в убийстве Монго не замешана. Но весьма вероятно, имеет все же какое-то отношение к этому делу. Хотя не в лоб же спрашивать?
– Варя, а как вы сподобились специализироваться… – осведомился Вадим, покончив с угощением, – на магической тематике?
– Ну, вы б еще спросили, как я стала журналисткой…
– А как вы стали журналисткой??
– Как же еще? – пожала девушка плечами. – Как и вы милиционером. Жизнь такая. За классическую филологию платят мало; в аспирантуру не поступила… Просто подруга предложила написать для дамского журнальчика что-то мрачно-мистическое с привидениями и порчей… У них штатный астролог загулял. Ну вот – с этого началось.
– Хотя если честно, – девушка замялась. – Понимаете, Вадим, в детстве у меня соседка была – самая настоящая гадалка. Не шарлатанка какая-нибудь… И у нее, только не смейтесь, даже жил домовой.
Савельев посмотрел на журналистку, мысленно крутя пальцем у виска. Что ни говори, а женщины – существа нелогичные и непредсказуемые. Тоже выдумала – гадалка с домовым!
– А вы его видели? – изо всех сил удерживая серьезную мину, осведомился он.
– Если честно – нет, но что-то «такое» у нее в доме и правда было. – Варя сделала страшные глаза и понизила голос – Представляете – старая квартира в доме чуть ли не восемнадцатого века, пусть он и строенный-перестроенный. И в ней – этакая седая почтенная старуха: не поймешь, то ли ей шестьдесят, то ли все девяносто. К ней приезжали всякие люди – и бандиты, и депутаты… Одному она смерть предсказала, так через три дня его взорвали.
– А вам она ничего не предсказывала?
– Предсказывала, вообразите себе, – девушка, казалось, слегка обиделась.
– И что же именно?
«Вот пристал!!» – засигналил вспыхнувший на ее щеках румянец.
– Нельзя говорить, – строго сообщила Варвара.
– Случайно не ворона вам подарила?
– Не-ет, – тряхнула кудряшками Озерская. – Прохор – это наша фамильная реликвия.
Поймав вопросительный взгляд сыщика, она подошла к клетке и погладила ее:
– Ворон находится в нашей семье с восемнадцатого века! По преданию, его подарил моей пра-пра-прабабке какой-то знатный вельможа, воспылавший к ней неземной страстью. Вот, кстати, ее портрет, – она ткнула рукой в старинное полотно в овальной золоченой раме, с которого смотрела темноволосая красавица, чертами лица отчасти напоминавшая цыганку.