Следак 2
Шрифт:
Ситников схватил меня за грудки, лицо его налилось краской, глаза пылали, грозя обратить меня в пепел.
— Я тебя, щенок, урою! Ты даже не представляешь с кем связался! — предостерегающе процедил он.
— Я тебя тоже смогу удивить, — в свою очередь пообещал ему я. — Спорим, мой рапорт окажется круче, — продолжил накалять.
В чем, в чем, а в умении составлять убойные документы, я местных на голову превосходил. Недаром недавние указаниях из Москвы были составлены на основе моего постановления о применении меры пресечения в виде залога.
Ситников все же удивил. Вместо того,
— Так как решать будем, лейтенант? — спросил он уже ровным тоном. — По закону или? — Ситников сделал многозначительную паузу.
— По деньгам, — ответил я.
— Это как? — старлей вновь посуровел.
— Возмещаешь мне моральный вред, и я о тебе забываю, — пояснил я свою мысль.
— Даже так? — его лицо вновь начало наливаться цветом.
Какой-то нестабильный мне попался оборотень в погонах. Похоже в эти времена они еще не заматерели, не обрели барственную невозмутимость.
— А как ты хотел? Сам-то не побрезговал с меня денег поиметь, — напомнил я ему.
— Ты не представился, — привел он довод.
— Что, следакам у тебя скидки? — не смог я обойтись без насмешки.
Ситников проигнорировал, вместо этого напомнил:
— Ты забыл о неприятностях, что я все еще могу тебе доставить.
— Какие неприятности? То, что я реализую товар твоего Костика тебе не доказать. А вот заработать статью за клевету ты вполне можешь. Или ты думаешь, я не решусь на тебя рапорт накатать? — ухмыльнулся я. — Имей ввиду, если я начну тебя валить, то сделаю это по полной, и про вымогательство припомню и про угрозы в свой адрес не забуду.
Ситников поиграл желваками и начал новый раунд.
— Думаешь, твое начальство обрадуется тому, что их сотрудник попирает закон, покупая у фарцовщиков шмотки? Да и комсомольская организация это дело так не оставит. В первом случае будешь иметь бледный вид и, возможно, дисциплинарное взыскание, а во втором, могут из комсомола выпереть, а это уже намного серьезнее.
— Мое начальство уже ко всему привыкло, — отмахнулся я от детской угрозы, к тому же ничего противозаконного я не совершал. — А комсорг от меня без ума. Пересплю с ней разок для дела и инцидент исчерпан, — подмигнул я старлею.
Судя по его виду, Ситников охренел от моей откровенности. Не привыкли здесь еще о таких вещах открыто говорить.
— Так что откупайся, — резюмировал я.
— А не много ли ты, следак, на себя берешь? Не боишься надорваться?
— Опять угрозы, — поморщился я. — Я беру ровно столько, сколько хотел поднять с меня ты. И нефиг на меня так смотреть. Сам себе проблему создал. Не я к тебе пришел, а ты ко мне.
Вот только давай без угроз
— Да, какую проблему? У тебя ничего на меня нет. Одни лишь слова, никаких доказательств. А будешь на меня рапорты писать, сам подставишься. Так что расходимся миром, коллега, — последнее слово он выплюнул.
— Две тысячи и будет мир, — озвучил я цену. — И мне без разницы кто мне заплатит, ты или Костик, — смягчил условие.
— Он и мне должен за такую подставу, — согласился со мной Ситников.
Домой я вернулся за полночь, сунул деньги в тайник в полу и завалился спать. Утром вновь предстояло идти на суточное дежурство.
Ночью снилось комсомольское собрание. Скованный наручниками, я лежал на столе, застеленном красной скатертью. Возле меня нарезала круги комсорг Светлана Павловна в ажурных чулках и, вооруженная плетью. Выговаривала мне о необходимости быть достойным комсомольцем иначе будет бо-бо и тут же воплощала угрозу. Я внимал, одновременно пытаясь достать пистолет, вот только никак не выходило расстегнуть кобуру.
Проснулся от звона будильника, стряхнул остатки сна и, первым делом, задумался над тем, что надо бы тайник где-то вне квартиры оборудовать. К тому же скоро он пополнится драгоценностями. Я на это сильно надеялся.
Первым делом после того как позавтракал, я позвонил с уличного телефона в отдел и предупредил, что опоздаю часа на два. Да, мне за это потом прилетит, все же я включен в дежурную смену, но мне есть чем отбиваться — положенными мне законом сорока восемью часами после дежурства. Так что серьезные кары мне не грозили. Успеть застать Олейника для меня было важнее. Поэтому, верно расставив приоритеты, я с утра рванул в адрес предполагаемого убийцы и держателя драгоценностей.
Михаил Олейник обитал в центральном районе города, в доме сталинской постройки. Жилье по этим временам престижное, так что я ожидал в подъезде наличие консьержа. Но советская действительность лишила меня лишнего свидетеля, спасибо ей за это.
На мой звонок долго никто не открывал. Наконец, я услышал в квартире шум, словно передвигали что-то габаритное, а затем дверь отворилась.
— Вам кого? — на меня с подозрением смотрел молодой парень, возрастом чуть старше меня. Среднего телосложения и роста, вьющиеся густые темные волосы, глаза навыкате и полноватые губы. Нос обычный, прямой без горбинки. На бандита и убийцу он совершенно не походил, скорее, напоминал типичного представителя офисного планктона.
Одет, хоть и с некой небрежностью в одежде, но элегантно. Рубашка из дорогой ткани с закатанными до локтя рукавами и на заказ пошитые брюки, правда местами испачканные в пыли. На ногах красовались домашние тапочки.
Я же был в черных джинсах и пуховике графитового цвета. Для СССР — это покруче хорошего костюма. Хотя местные, что могли себе позволить купить забугорные шмотки, предпочитали вместо пуховиков носить вельветовые куртки и дубленки. Но выделяться из толпы тоже в некоторых случаях полезно.
— Михаил Львович Олейник?
Да, я не стал врываться, сметая хозяина с пути, а затем бить его по почкам, истошно вопя, что сгною его на нарах. Большие деньги любят тишину, а дела сподручнее проворачивать в располагающей к взаимопониманию атмосфере. От человека легче добиться нужного тебе результата, когда внятно объясняешь ему его в этом выгоду, а не со зверской рожей целишься ему в лоб. Он же при таком раскладе ничего не соображает, его разум полностью застилает страх. И когда ты после этого уходишь, он начинает делать глупости: бежать за помощью, кричать о произволе на всех углах и даже может пальнуть в спину. А мне оно надо? Так что улыбаюсь и готовлю почву для предложения, от которого будет невозможно отказаться.