Следопыты Ильменских гор
Шрифт:
— Хорошо, — ответила девочка (потом мы узнали, что она круглая отличница). — Я пионерка, занимаюсь в кружке юннатов. Сейчас собираю гербарий для школы.
— Катя! Катюшка! Где ты? — раздалось с кордона.
— Тётя пришла, — сказала Катя. — Надо домой возвращаться. — И, взяв стоявшее на камне лукошко, она высыпала в него из передника набранные ею грибы.
— Когда же ты их набрала? Мы и не заметили, — удивилась Вера.
Я подумала: «Да, это настоящая маленькая хозяйка большого и родного ей леса».
ГУДКОВСКИЙ
Вскоре мы сидели за столом во дворе Гудковского кордона. Поодаль пылал «первобытный очаг», как его называла Катя, сложенный из камней. На нём варился ужин. Перед нами стояли глубокие тарелки с дымившейся и аппетитно пахнувшей «груздянкой». За груздянкой следовали жареные грибы и караси — настоящий лесной ужин.
Катя мигом убрала посуду, и на столе появился ярко начищенный медный самовар, парное молоко и мисочка земляники, которую она умудрилась набрать, когда пригоняла домой корову. Чай пили чинно, степенно, по-крестьянски.
— Василий Афанасьевич, — вдруг заговорила жена наблюдателя Александра Матвеевна, — я тебе забыла сказать: нынче днём, когда корову пасла, я двух диких козлят видела. Запиши!
— Нет, не запишу, — ответил наблюдатель.
— Что же, не веришь мне, значит?
— Верю, а записывать не могу. — И Василий Афанасьевич обратился к нам: — Всё у нас разговоры из-за этого выходят. Увидят они — жена да Катюша — кого-нибудь в лесу и требуют: «Запиши». А я ведь не имею права записывать то, что не видел своими собственными глазами.
Но часто бывает и по-иному: Василий Афанасьевич, как только сообщат ему о каком-либо звере или птице, тотчас же спешит в указанное место. И потом обо всём записывает в дневник. Тогда Александра Матвеевна ликует: и она тоже участвует в научной работе заповедника.
В тот вечер мы с Верой услышали много интересных рассказов о жизни на кордоне, об оленях, косулях, о недавно завезённых в заповедник речных бобрах. Василий Афанасьевич видел их на Няшевском кордоне.
По окончании ужина Василий Афанасьевич оделся потеплее, захватил с собой винтовку и ушёл.
— С обходом пошёл, — пояснила Катя.
Пришёл наблюдатель только на рассвете. Взошло солнце, настало чудесное летнее утро. Мы отправились с Катей в лес. Девочка вдруг подошла к старой кривой берёзе.
— Как вы думаете, кто живёт в этом дупле?
— Дятел?
— Нет.
— Вертишейка?
— Нет.
— Пищуха, поползень? — перебирали мы имена птиц, а Катя отрицательно качала головой.
— Кто же тогда?
— Утка!
— Не может быть! — воскликнули мы с Верой в один голос. — Утки ведь гнездятся в камыше у озера.
— Смотря какие утки, — возразила Катя. — Вот у нас в заповеднике утка гоголь... Она гнездится только в дуплах, иногда довольно высоко над землёю...
Катя повела нас на высокую каменистую горку, к большой каменной палатке. Наклонившись, она показала нам пещерку со следами бывшего здесь гнезда.
— А здесь кто жил? Угадайте...
— Орёл или ястреб, — сообразила я, вспомнив Соколиную скалу.
— Не-ет, совсем не похоже, — засмеялась Катя. — Рябчик! — воскликнула она. — А в пещере рядом вывела птенцов утка. Она осенью улетит. Рябчик же останется здесь и на зиму Ему тут хорошо: и ветер не дует и снегом не заносит.
Недалеко от нас бегала по траве птичка — коричневато-пёстренький рябчик.
— Летом рябчики кормятся на земле — насекомыми и ягодами, — рассказывала Катя. — А зимой они питаются почками деревьев.
Мы подошли к рябчику совсем близко, и только тогда он полетел в кусты и сразу исчез.
— Смотрите, вон он, — прошептала Катя, показывая на невысокое дерево. Мы с Верой ничего не видели.
— Лежит вот на той ветке, вытянув по ней головку...
Тут только мы заметили птичку, которую сначала приняли за какое-то утолщение на ветке.
Катя вывела нас на дорогу и ушла, сказав, что ей надо ещё прополоть участок картошки на тётином огороде.
Когда к вечеру мы с Верой вернулись на кордон, то увидели, что Василий Афанасьевич, надев очки, что-то писал. А рядом с седеющей головой наблюдателя склонилась тёмная головка Кати. Девочка сидела притихшая, серьёзная и старательно ровным, чётким почерком заносила дневные впечатления в свой «Дневник юного натуралиста».
РЫБА ПОД МХОМ
Мы с Верой сидели у ворот. Василий Афанасьевич чистил винтовку. Вдруг из лесу прибежала запыхавшаяся Катя с неполной корзинкой ягод:
— Дядя, какой-то человек в высоких сапогах, без шапки, с сумкой через плечо, сначала на горе стоял, осматривался кругом, потом к пруду спустился, измерял что-то, в книжечку записывал.
Василий Афанасьевич быстро поднялся и ушёл.
Через полчаса он вернулся, дружески беседуя с незнакомцем, который оказался ботаником заповедника. Он в течение всего лета бродит, собирая материал, по всей территории заповедника, никогда не придерживаясь ни дороги, ни троп.
Василий Афанасьевич с ботаником пошли в дом, а Катя подошла к нам.
— Пойдёмте рыбу удить. Только если вы умеете грести...
— А ты не умеешь?
— Нет, — чистосердечно призналась Катя.
Это, кажется, было единственное, чего не умела эта девочка.
И вот мы втроём на небольшой лодочке плывём мимо тихой заводи, сплошь покрытой белыми чашечками водяных лилий. Огибаем густые заросли камышей, выезжаем на чистое, светлое зеркало воды...
— Дальше. Вон туда! Туда! — указала нам Катя.