Следовать новым курсом
Шрифт:
…Право, тогда, на «Хотспуре», всё было куда понятнее.
– Откуда вы, герр обер-лейтенант, так хорошо знаете русский язык?
– Оу, это отшеннь просто! Майн муттер родом из Остзее… из ваших балтийский немьец. Она хорошьё знайль рюсский и выучилль михь… мьеня. Муттер всегда говорилль: Россия и Германия – две гроссер… вьеликий держава и долш-шны дружийт!
– Это очень правильно, – осторожно ответил Венечка. Похоже, тут начиналась дипломатия. – А почему вы пошли служить во флот?
– Мы, пруссаки, есть гроссер зее… морской нация!
– Пруссаки? Морская нация? Хватит сочинять-то! – хмыкнул Венечка и тут же пожалел о такой некорректности.
К счастью, спутник ничего не заметил – он был слишком увлечён темой.
– Оу, йа-а-а! Мы йест много раз побеждайт!
– На море? Это когда, позвольте спросить?
Венечку взяло за живое. Ладно, ещё – услышать такое от француза, даже от турка. Но чтобы пруссак, немец-перец-колбаса, которому бы по плацу маршировать, заливал про морские победы?
– Это где ж Пруссия воевала на море?
Немец нахмурился – то ли задумался, то ли решил наконец обидеться.
«Ещё за палаш схватится, вызовет на дуэль…»
Гадкий смешок из темноты сознания…
…Струсил?
– Йа-а-а, я сам в… как это… шестьдессьят шетвёртый год стрелялль по фрьегатт датский адмиралль Докум! Пруссия тогда воевайст с Дания, и я служийт на канонен бот под команда капитейн фон Яхманн! Это былль гроссер побьеда!
«Вот чёрт, как неудобно! Немец-то прав – действительно во время второй Шлезвигской войны пруссакам и датчанам случалось сталкиваться на море. Совсем из головы вылетело…»
…Себе-то не ври! – «альтер эго» сочилось цинизмом. – На уроках военной истории в училище ты попросту спал…
…Вранье!
…Ну, не спал, а предавался мечтам о ножке смолянки, которую тебе повезло подглядеть на пасхальном балу…
– Говорите, великая победа? Помнится, датчане заявили то же самое!
– Весь датчане есть наглый лжец! – уверенно заявил пруссак. – Они ещьё… говорилль… ик!..
И замолк, словно прикусил язык.
– Камрад Остелетцки, что это йест?
Поперёк ступенек на крыльце резиденции темнела какая-то масса.
…Человек?..
…Нет, зверь обезьян! Глаза-то разуй!
– Ихь йесть… тот… нежиффой?
Венечка взял лежащего за руку – она была ещё тёплой, мягкой – и перевернул на спину. Бледное, без кровинки, лицо с закрученными вверх тонкими усиками. Распахнутый форменный сюртук, крахмальная сорочка обильно залита красным. На груди, слева – тёмное, почти чёрное отверстие в форме крошечного треугольника. Из него скупо сочилась кровь.
– Оу, шайзе! Это есть Людвиг… дритте… третий совьетникь наш миссия. Он осталлься старший в резиденций… сегодня за.
Венечка наклонился пониже.
– Кинжалом в сердце. Для того чтобы так ударить, нужна твёрдая рука.
Скрежетнула сталь, покидая ножны.
– Надо пойти, посмотрелль!
Похоже, немец трезвел на глазах.
– У вас ист… йесть ваффе… орудий?
Венечка похлопал себя по бедру, где висел кортик.
– Считайте, что нет. Ладно, как-нибудь… В доме ещё кто-то есть?
– Толлько слюга ист. Их тоже убилль есть?
– Вот сейчас и выясним…
Остелецкий огляделся по сторонам. Возле крыльца стояла прислонённая к стене большая лопата на толстой деревянной рукояти. Он взял, примерил по руке.
…Во всяком случае, лучше дурацкого кортика…
– Пошли?
На второе тело – судя по ливрее, лакея – они наткнулись в холле первого этажа и сразу увидели жёлтые отсветы, пляшущие по ступеням, ведущим наверх. Венечка схватил пруссака за рукав и увлёк в нишу за колонной – ровно за секунду до того, как на лестничном пролёте показались двое мужчин.
Тот, что шёл впереди, был невысоким и каким-то скрюченным. Фонарь, прикрытый жестяной шторкой, почти не освещал владельца – Венечка едва-едва мог разглядеть смуглое лицо типичного выходца с Балкан. Одет он был соответственно – короткая, пёстро расшитая безрукавка, распахнутая на груди, поверх албанской накидки, перетянутой кушаком.
Второй казался рядом с ним настоящим гигантом. Лет пятидесяти или немного больше, очень смуглый, но явно европеец – жёсткое, костлявое лицо с широким лбом украшала раздвоенная борода. В отсветах фонаря, который он держал в поднятой левой руке (правая была занята тростью, на которую незнакомец не опирался, а просто нёс её, взяв за середину) поблёскивали пронзительные глаза. В глаза Остелецкому бросился приметный шрам на левой щеке.
– Хальт! [16]
Пруссак вывалился из-за колонны, размахивая палашом. Идущий впереди албанец испуганно отпрянул назад, выронив лампу – та с жестяным стуком покатилась по мраморным плитам пола. И – не погасла: жестяная шторка отлетела в сторону, и холл залил тусклый, колышущийся жёлтый свет.
– Зи зин байде фехафтет! Нихт… [17]
Что именно «нихт» – обер-лейтенант сказать не успел. Бородатый неуловимым движением переместился из-за спины своего спутника и сделал резкое движение. В правой руке тускло блеснул металл.
16
Стоять! (нем.)
17
Вы оба арестованы! Не… (нем.)
…Вытащил стилет из трости?
…Какой ещё стилет? Шпага, фута два в длину…
Пруссак замахнулся своим оружием и кинулся на бородатого. Венечка в бытность свою в морском училище манкировал фехтованием – не то что Казанков с Греве, часами пропадавшие в гимнастическом зале, – но даже его скромных познаний хватило, чтобы оценить отточенность и плавность движений незнакомца. Тот легко ушёл от взмаха палаша, крутанул запястьем. Клинки взблеснули, сплетаясь, и оружие бравого моряка задребезжало по ступеням. Ошарашенный обер-лейтенант шагнул назад – тонкий клинок опасно сверкнул у его горла.