Следователь, Демон и Колдун
Шрифт:
** * **
– … и, таким образом, общий показатель успешных транзакций в сети составил, примерно, ноль-сорок три, что меньше ожидаемого, но больше прогнозируемого нашими специалистами…
Мерлин кивнул, и с умным видом нарисовал в блокноте чёртика. Он не злился на докладчика: отчёты Отдела статистики и не должны быть интересными, но сам по себе отчёт предназначался, скорее, для остальных сидящих в зале. Сам он прочтёт все это потом – тезисно, собранное в аккуратной папочке.
Он щелкнул плунжером авторучки, глубоко вдохнул свежий прохладный воздух и прикрыл от удовольствия глаза. Мерлин любил Башню, любил её стерильные белые стены, мягкий свет, приглушенное
Мерлин покосился на Седрика Бруне, который, жуя пончик, сосредоточенно водил пальцем по строчкам огромного фолианта «Теоретической квазиматематики» и тихонько поцокал языком: старый трудяга не обращал никакого внимания на происходящее в зале. С Бруне они поговорили ещё вчера вечером; Первый Зам хмыкнул, кивнул и тут же принялся задавать вопросы: сколько, чего, когда, где и так далее. Моральные дилеммы Седрика никогда не волновали; ему было важно знать, какие ресурсы будут выделены под проект.
«Мне бы троих таких, как Бруне… А лучше четверых. Но я зарёкся копировать людей после того случая с Морганой... Так что, увы, придется мыть мозги Когорте. Уилсон? Да, определённо да. Поартачится, поноет, но согласится. Уорден? Дохлый номер. Впрочем, его заменит Бруне, тому не впервой работать за двоих. Да, он не силён в эфирном скрининге, но я ему помогу. А вот Вильштейн… Тут будут проблемы. Впрочем, плевать. Я слишком гоню лошадей. Как всегда: пришла в голову идея, которая кажется гениальной, и всё, попал старый дурак. Успокойся, расслабься. Ты уже давно не подросток»
– Ладно, – Мерлин постучал ручкой по столу, – спасибо, Луиджи. Общая картина понятна. Что у нас там у Отдела социального моделирования?
– О, – Антон Карнеги встал с кресла и церемонно поклонился, – у нас много чего. Разрешите?
– Валяй. – Мерлин вздохнул. – Антон был нормальным парнем, но с тяжёлым канцелярским заскоком; не было никакой возможности приучить его зачитывать доклад сидя, или начинать без отмашки. – Мы все внимательно слушаем.
– Благодарю. – Низенький колдун аккуратно расправил пушистое жабо на шее, прилизал пальцем непослушную прядку (единственную на лысеющей голове), послюнил палец и зашелестел страницами. – Итак, по проекту «Ты мне, я тебе» всё то же самое.
– Никакого прогресса?
– Ну, смотря что считать прогрессом. Изначально идея, как вы помните, казалась перспективной: общество, в котором работает принцип мгновенной возвратной связи. Ударь ближнего по голове, и у тебя у самого выскочит шишка. Застрели его, и сам упадёшь замертво. И наоборот: положительные эмоции возвращаются дарителю двукратно усиленные. Мазохистов, которые получали бы удовольствие от причинения ближнему боли мы убрали сразу же. Не потому что они как-то влияли на выборку, а потому что логический распределяющий блок начинало глючить.
– Это ещё почему?
– Ну, смотрите: мазохист причиняет боль другому человеку и сам при этом испытывает боль, но интерпретирует её как нечто позитивное. Программа считает, что жертва мазохиста сделала тому нечто хорошее, и дополнительно поощряет насильника, что в свою очередь… В общем, всё валится с ошибкой. Мы пока прописали там заглушку, но не думаю, что это направление станет перспективным.
Антон прочистил горло, достал из кармана платок, трубно высморкался и продолжил:
– Во-первых, очень быстро широкое распространение получило так называемое Движение Вредоносников. По сути, это бизнес, задачей которого стало косвенное причинение вреда: заказчик приходит в контору, оставляет данные своего врага и в деталях описывает, что он хотел бы совершить с обидчиком. Далее следует обсуждение суммы гонорара – там весьма витиевата шкала. Например, – Антон поправил очки и поднёс бумаги к самому носу, – например, «побиение палкой с гвоздями по конечностям верхним без ломания костей» стоит сто двадцать монет, а вот «размозжение кости ножной железным ломом весом в сорок фунтов выше коленной чашечки ведущее к закрытому перелому» – уже две тысячи пятьсот монет. Сама контора берёт себе десять процентов от суммы заказа, с чего, кстати, живёт весьма недурно, имея также на своём содержании льготные клиники для скорейшего выздоровления сотрудников, которых они называют «причинятелями». Но это ещё полбеды. Изменениям подверглись услуги местной церкви: теперь туда идут для того чтобы совершить добро над специальными «ангелами» – монахами обученными испытывать чувство бесконечной благодарности за милостыню, похвалы и раскаяние прихожан. Система, понятно, усиливает положительные эмоции и отправляет их обратно благодетелям, а монахи после отдают церкви немалый процент с барыша. А поскольку отдать процент с раскаяния довольно сложно, то вы можете понять, в каком направлении двигаются местная религия и мораль... Продолжать, или и так всё ясно?
– Дальше. – Мерлин вздохнул. – Что там по «Обратимой судьбе»?
– Как и предполагалось, возможность вернуться в выбранную точку прошлого и начать жизнь с неё, сделав в определённым момент другой выбор, сама по себе не является ни плохой, ни хорошей. Проблема в том, что она используется постоянно. Испытуемые поначалу считали возможность темпорального шифта чуть ли не панацеей, поэтому использовали её везде, где надо и где не надо, а под конец полностью разочаровывались, начиная подозревать саму жизнь в заговоре против себя, либо возвращаясь к моменту рождения, чтобы забыть всё, начав жизнь с абсолютно чистого листа. То есть, фактически, в этом моменте мы частично повторили эксперимент «Сансара». Тесты мы, ясное дело, гоняли на ускорении один к ста тысячам, иначе…
– Да ясно, ясно. – Мерлин раздражённо помахал рукой. – А что там, кстати, с обессмерчиванием?
– Да ничего нового. Бессмертие для личности – нормальная штука, если, конечно, не используется во вред. А вот бессмертие для группы – тут начинаются проблемы: избранные тут же становятся объектом остракизма, поклонения или сами начинают считать себя избранными, и, как следствие... Ну, вы знаете, что потом бывает.
– А бессмертие для всех сразу?
– Если отбросить проблему остановки общества в развитии, то и без этого возникают довольно неприятные коллизии. Если бессмертны все абсолютно, то все моральные каркасы тут же начинают расплываться: убить нельзя, но можно бесконечно подвергать мучениям, угнетать и тому подобное. К тому же разрушаются основы экономических взаимосвязей: бессмертным не нужна пища или лекарства, поэтому их тяжелее контролировать. Возникают новые виды общественных благ, за которые ведётся конкуренция, тем более жестокая, что стоящие во главе общества правители также обдают смещёнными моральными границами. Ну, вот, например: запрет на посещение особых рекреационных зон, вроде парков, пляжей и горных заповедников – там всё только для элиты – или запрет иметь детей... кстати, добавлю, что в обществе, где никто не умирает вопрос перенаселения остаётся открытым. Все наказания сводятся к определённому сроку в мучильнях, откуда, как правило, выходят частично или полностью повредившись рассудком.
– А этот ваш... как его... Возврат?
– Да, я понял, о чём вы. Нишевый опыт «Возвращение», суть которого сводилась к тому, что в обществе, где каждый бессмертен, всегда есть возможность нажать условную кнопку и возродиться в некоей исходной точке. Так, собственно, и делают там все преступники: накосячат, а потом сбрасываются к нулю. Сразу же возникает дисбаланс между теми, кто чего-то в жизни достиг и держится за накопленные блага и теми, кто обнуляется при каждом удобном случае. Если в точке возрождения, к тому же, создать для всех равные начальные условия, то будет та же фигня, что и с рождением заново.