Следователь, Демон и Колдун
Шрифт:
– Пф-ф-ф-ф! Что там Ударный отряд! Меня как-то в ОСП рекомендовали, вот это было да! Но когда я увидел, сколько там всего нужно подписать и на какие виды ментального контроля согласиться... Нет, не для меня эта карьерная лестница. У меня, Фигаро, вообще в последнее время такое, знаете, стойкое ощущение, что я всю жизнь занимался чем-то не тем. А у вас?
– У меня стойкое ощущение, что нам нужно ещё выпить.
...Сгустилась ночь, скрутилась вокруг дома морозной дохой, зашторила небосвод чёрной мутью и пошла-посыпала снегом – не бураном, не снежной сечкой, а именно снегом: честными белыми хлопьями, плавными, спокойными, такими, что с достоинством городового чинно летят в свете окна, мерно ложась на землю пушистым ковром. Погасли огни в домиках прислуги, выключили свет и в соседних домах, и вот осталось лишь окошко в мансарде механика, а за ним – троица уже порядком поддатых,
Френн и Пьеро оживлённо обсуждали характеристики тягачей, вездеходов и тяжёлых снежных проходчиков (очевидно, инквизитора уж очень зацепила эта тема; он никак не мог отойти от полученных днём впечатлений), а Фигаро, подперев рукой подбородок, рассеяно смотрел в окно, за которым изредка мелькала ночная нечисть: вот мелкие бесы швыряются снежными вихрями за сараем, вот банник тянет куда-то связку дров, а вот и домовой стучит, возится где-то внизу.
Мили, мили безлюдности лежали за стенами дома, чёрные загадочные леса, где тайн – на тысячу человеческих жизней и ещё раз на столько же; край земли, граница, за которую даже Артур со своим Квадриптихом не особо совали свои носы. И вот живут здесь люди, и ничего так живут, не бедствуют особо. Да, непросто тут жить, ох, непросто, зато это такая жизнь, какой человек не жил со времён царя Панька, а, можем, и вообще с той седой древности, когда впервые пришли в северные земли суровые бородачи с топорами, чтобы брать здесь из земли медь, плавить в своих складных каменных печах, и лить из той меди мечи и стрелы. Что изменилось для этого леса с тех пор? Немного, ох, немного...
Серебряная искра опустилась на забор, оборотилась кошкой с человеческим лицом, пронзила следователя странным взглядом, полным беспредельной мягкой тьмы, и улетела, не оставив и следа. Вышли из леса две огромные, выше деревьев, чёрные полупрозрачные фигуры с глазами-звёздами, замерли невдалеке от человеческих жилищ, и долго так стояли, глазея. Следователь, шутки ради, протянул тонкую эфирную нить к лесным духам, и почувствовал: бездонные вершины, где неслись мокрые облака, и где так хорошо летать ночами, ямы под деревьями, где в тёплых пещерах таилась грибница, сплетая свои странные узоры, лес. Лес, лес без конца и края, где пространство и время слились в одно. «Хорошо им, – подумал Фигаро, – спокойно. Странная чудь, а всё равно интересная. Ишь ты, и грибы, оказывается, тут есть! Хотя с чего им не быть, если клёны, вон, где-нигде зеленеют»
Фигаро оторвался от окна, хлопнул стакан, и рассказал презабавную историю о том, как он, лет десять тому назад, спасаясь мухомором от ревматизма, немного перегнул палку, и проглотил сразу три сушёные шляпки, что для него оказалось многовато, в результате чего следователь отправился в лес разговаривать с грибами, и был там найден утром женой местного констебля, что пошла с подругой по ягоды. Пьеро похихикал, согласился, что три шляпки, тем более бурых мухоморов – явный перебор, однако же, целебные свойства гриба похвалил.
– Что, небось, думаете, про мухоморовку, которую сержант Кувалда хлебал – легенда? Ага, щаз! Как же, легенда! Самая что ни на есть правда правдивая. Собираем шляпки, настаиваем в темноте на водке, и лечимся. Да и просто так пьём: хорошо бодрит и болячки отгоняет, что в наших широтах, согласитесь, немаловажно. Чистую крепкую водку берёшь, что выморожена была от сивушных масел, добавляешь воды от талого льда, чтоб крепость не выше сорока градусов была, шляпок туды мухоморных. Но только красных, господа! Бурым мухомором не так лечатся... Ну так вот: а потом эту смесь в погреб, в темноту, в самое новолуние. В новолуние же третье бутыли извлекаем, шепчем на них наговор «Для крепости телесной и от недугов немочных», и всё. Готова легендарная мухоморовка, можете причаститься даров сержанта Кувалды.
– Знаю, – Френн улыбнулся, – как же, как же. В Ударном отряде мы её тоже пили, правда делали чуть иначе. В долгом походе – самое то. И сами грибы употребляли, только знать надо, как сушить их правильно и сколько есть. А то, не ровён час, будешь, как Фигаро по лесу бегать и с опятами болтать. Так-то, конечно, штука незаменимая: и от нервного истощения, и от эфирной контузии, и от ревматизму, от чёрной падучей, от паразитов, меланхолии, разлития желчи... ох, да всего и не упомнишь. Говорят, при Академии Других наук есть какой-то институт...
– Ага, есть. – Фигаро согласно закивал. Фунгус алкемикус, или как-то так их называют. Почти полсотни алхимиков, и занимаются только грибами. Чего они только не лечат, мама дорогая!.. Кстати, говорят, первые гериатрические снадобья именно они придумали.
Поговорили о грибах, о зельях, выпили ещё по одной, и разговор плавно перешёл на местные заботы и устрои.
– А вот скажите, Пьеро, я правильно понимаю, что есть, к примеру, Белая Гвардия: самые тёртые солдаты, из колючей проволоки скрученные, медведей пинком под зад гоняющие? А кто тогда такое Краевые обходчики? Что-то я совсем запутался: один говорят, что это те же самое гвардейцы, другие – что вообще какие-то отдельные войска, а кто-то и вовсе говорит, что это каторжане к высшей мере приговорённые.
– Ах, Фигаро, я, примерно, понимаю, откуда эти слухи берутся. И даже понимаю, откуда такая неразбериха. Вот смотрите: смертной казни на Хляби нет. Вообще. Но тут есть, точнее, был, её аналог – Краевые обходчики. Лет двести назад это было нечто вроде Белой Гвардии, но с очень важным нюансом: Обходчики отправлялись очищать от нечисти новые места, неизведанные территории. Вот, например, обнаружит геологическая разведка золотишко возле Дырявой горы, а союз шахтёрских артелей порешает, что брать его там выгодно. И отправляет тогда под Дырявую гору местный капитан – вот как Швайка сейчас – Краевых обходчиков. Плацдарм, стало быть, организовывать. Зацепятся Обходчики за территорию – ну, свезло; тогда Гвардия туда выступает вместе с шахтёрами: оборудование везут, бараки строят, всё как положено. Кто в Обходчиках пять лет отслужит: свобода. Иди гуляй; закрыл ты судимость, значит. Да только посылать каторжан в Дикую Хлябь просто так, без подготовки, это ж их на верную гибель посылать. С таким же успехом можно просто выгнать их на ночь за границу жилой зоны, да и дело с концом. Поэтому некоторые командиры гвардейские так сказали: чего людей зазря переводить, если их можно научить всякому-разному, и использовать как штурмовые бригады? Выдать оружие, какую-никакую форму, паёк, и вперёд, на баррикады. Сбежать они не сбегут – куда тут бежать-то? И слушать старших тоже будут, потому как так есть хоть какой-то шанс выжить. Ну, ясное дело, кто баловал сильно, с теми не церемонились, но таких мало было – дураки на Хляби долго не живут... Вот как-то так оно шло помаленьку, и вдруг в один прекрасный день оказалось, что Краевые обходчики – самые востребованные подразделения Гвардии. Потому как закалённые в таких передрягах, и в таких местах побывавшие, куда и бывалый гвардеец-то носу не сунет. И командиры их стали носить такой специальный значок: стрела пробивающая навылет две красные линии. Мол, с намёком: мы за такие границы лазаем, где и вендиго гадить боится. Мало-помалу, стало в Краевых служить почётно, и принялись туда писать на перевод самые матёрые гвардейцы. И вот тут, господа, самая мякотка: гвардеец имеет право перейти в Краевые обходчики только если верой и правдой отслужит в Гвардии не менее десяти лет, наград, значит, удостоен, и лично командиром рекомендован. А каторжанин может подать прошение на перевод в Краевые в любой момент. И никто не имеет права ему отказать. Там каторжане учатся, эдак, с год, а потом выходят в поле... Выживают, скажем прямо, не все. Но кто выжил, тому почёт и слава. Так к своим отрядам прикипают, что даже когда «вольную бумажку» получают, то на Большую Землю не едут. И даже калеками тут остаются: молодняк наставлять... Ладно, господа: по последней и спать. Потому как зная светлейшую госпожу Анну – дай ей Эфир ещё сто лет и ещё столько! – вы завтра ночью хрен выспитесь. У неё если поход, так уж поход... Ну, на удачу!
Утро началось просто замечательно: во-первых, ещё затемно следователь проснулся оттого, что из тьмы материализовалась мягкая лапа, и поправила ему сползшее на пол одеяло. Домовой – хорошая примета. Говорят, после того, как домовой явится, обязательно приснится вещий сон, так что Фигаро честно закрыл глаза, но если сон ему и приснился, то наутро следователь его не вспомнил. А вот голова после водки не болела вовсе, словно они с Пьеро до полуночи хлестали ключевую воду.
Окончательно из сна Фигаро выдернул хохот Френна: инквизитор ржал как конь, что для него, вообще-то, было необычно. Следователь вздохнул, завозился, потянулся, сжался на перине, и, наконец, сбросил одеяло.
– Чего это вы хохочете, Френн, – пробурчал Фигаро, протирая глаза, – что там уже случилось?.. А-а-а-а, газету читаете, ну-ну... И что же: король Тузик изволили жениться на дочери канцлера Гейгера?
– Лучше, Фигаро, намного лучше! – Инквизитор захлопал себя по бокам ладонями и швырнул газету следователю. – Ловите! Это, кстати, вчерашние «Столичные дребезги». Уму непостижимо, как они оказались на Хляби; нужно у Пьеро спросить.