Следователь по особо секретным делам
Шрифт:
– Дик! – еще раз позвала Лара, а затем приложила к этим кирпичам ладонь – в самой нижней точке арки, в максимальной близости от светящихся следов.
И это движение стало последним, что она запомнила ясно. Потому как уже в следующий миг её вдруг потащило, повлекло с неудержимой силой внутрь краснокирпичной кладки. Девушка успела еще удивиться тому, как легко её тело – всё её существо! – прошло сквозь кирпичи. И хотела сделать глубокий вдох, чтобы закричать – позвать на помощь Николая, который был сейчас невесть где, но наверняка услышал бы её. Однако ровно
– Хорошо, – сказал Миша Кедров, когда его друг умолк, – предположим, Великанов умыкнул под шумок оборудование Данилова. Но теперь-то что он собирается делать?
И это был интереснейший вопрос. Да, демон Анаразель, охранитель тайных сокровищ, уже не мог добраться до любителя алхимического золота: Скрябин вывел этого демона из игры. Однако – оставалась еще стальная машина Наркомата внутренних дел. Объявленный во всесоюзный розыск гражданин СССР, чьи портреты были отправлены во все отделения милиции, на все железнодорожные вокзалы и погранпосты, мог бы отсиживаться в каком-нибудь подвале, питаясь крысиными объедками – но не более того. Всё золото мира не имело бы для него ровно никакой ценности.
Хотя, конечно, у Федора Великанова оставался на руках козырь: ледяной призрак находился на свободе, не ограниченный в своих деяниях ничем, кроме воли своего поработителя. А обыск, произведенный на квартире Великанова, показал: духовскую бутылку тот забрал с собой.
– Что же, – Валентин Сергеевич вздохнул, – нам остается только ждать, как долго Великанов сумеет избегать наших сетей.
– Наверняка дня через два-три он попадется! – бодро предположил Миша. – Есть-то ему что-то надо?
И Скрябин хотел было уточнить: «Попадется, если у него нет сообщника, который предоставит ему укрытие». Однако решил не подрывать оптимизм своего друга.
Смышляев велел им идти по домам – отдыхать и отсыпаться. А из своего дома, куда его доставила служебная машина, Николай тотчас позвонил Ларе – как и обещал. Трубку сняли на пятом или шестом гудке, но услышал он голос Елизаветы Павловны Коковцевой, Лариной соседки.
– Отбежала куда-то Ларочка, – ответила старушка на его вопрос. – Свет в её комнате горит, и дверь туда приоткрыта – но её самой там нет.
Когда Лара открыла глаза, то сразу же увидела Дика. Огромный пес сидел на земле возле самого её бока, и на его покаянной морде было написано: «Я знаю, что сделал что-то не так. Но не знаю, что именно».
Лара подумала, что она упала и ударилась головой – так отчаянно звенело у неё в ушах. Причем звон этот был какой-то качельный: словно бы кто-то выводил тонким прерывистым голоском «и-и-и», «и-у», «и-и-и», «и-у». И эти звуки постепенно приближались, как если бы скрипучие качели ехали к Ларе.
А потом девушка вдруг осознала: земля, на которой она лежала навзничь, широко раскинув руки и ноги, как если бы собиралась лететь, была землей в буквальном смысле слова. То есть –ничем не замощенной почвой. Лара перевернулась набок, уперлась в землю одной рукой, а потом кое-как поднялась на ноги – которые предательски подрагивали.
Руки её пачкало что-то липкое, и девушка попыталась отряхнуть ладони – да так и застыла на месте, заледенев от ужаса без всякого участия призрачной Ганны. Ларины руки покрывала та же самая светящаяся субстанция, из которой состояло тело Дика; и капельки эктоплазмы, сбегая по Лариным пальцам, медленно, будто нехотя, шлепались наземь.
– Я тоже стала призраком!.. – прошептала девушка, а затем её с запозданием настигла мысль, которая должна была бы прийти первой: – Я тоже теперь мертва!
Ноги у неё всё-таки подкосились, и она уж точно упала бы снова, но к ней подскочил Дик – подпер её мохнатым боком. А затем начал своим длинным шершавым языком мусолить ей руки, по очереди: сперва – правую, потом – левую, подчистую слизывая с них весь эктоплазменный налет.
И тут только Лара поняла: Дик больше не был нематериальным! И бок его был вполне себе плотным и осязаемым, и язык – влажным. А когда призрачный пёс пытался лизать ей руку нынче утром, она не ощущала ровным счетом ничего.
– Всё ясно, – прошептала девушка, – мы с ним – в мире мертвых. И это – его естественный мир. Потому-то он и стал тут выглядеть, как нормальная собака.
А Дик закончил вылизывать ей руки и запрокинул морду – как бы спрашивая: «Не нужно ли еще чего-нибудь?» Но тут же обиженно тявкнул – и снова принялся за работу: с Лариных рук опять полетели вниз эктоплазменные капли.
– Не надо, мальчик! – Лара отняла у него руку. – Всё равно ничего не выйдет.
Эта мысль: что эктоплазму теперь источает она сама, а не её собака – дала ей слабенькую, но всё-таки надежду. И Лара стала оглядывать то место, куда она попала.
Усадьба купцов Ухановых никуда не делась – они с Диком по-прежнему находились возле её флигеля. Но та арка, в которой давеча пропал пес, теперь не была ничем заложена. И главное – она теперь стала высокой. Так что Лара, при своем росте в метр и семьдесят сантиментов, не смогла дотянуться до её верха.
Никуда не исчезла и Моховая улица – всё так же пролегала параллельно кремлевской стене. Которая, правда, приобрела теперь странную размытость – как если бы Лара смотрела на неё сквозь туман или сквозь дымовую завесу. А когда девушка взглянула на свой дом, по её рукам тут же потекло вдвое больше эктоплазмы; хотя, возможно, у неё просто вспотели ладони.
Дом №10 по Моховой улице раздвоился. Одна его половина – та, где находилась Ларина комната в коммуналке, – выглядела так же, как и раньше. Не изменился вид и противоположной части здания. Зато в промежутке между ними – где прежде располагалась центральная часть дома, – зиял огромный провал. И по нему – по руинам из порушенных кирпичей, раскуроченных оконных рам и разбитого шифера с кровли – бродили теперь какие-то смутные тени.
– Сюда как будто упала бомба… – потрясенно прошептала Лара и перевела взгляд на Дом Пашкова – опасаясь, что и с ним произошли перемены.